Мысль, что Москва есть Третий Рим, наследник духовной культуры и современное воплощение Римской и Ромейской держав, настолько устоялась, что мы полагаем трансляцию империума неоспоримой, воплощенной в заимствовании ритуала венчания русских самодержцев от басилевсов Цареграда с конца XV в. Изучив источники, мы убедились, что Ивана III и митрополита Макария, установивших церемонию венчания великих князей и царей, мысль о римском и онстантинопольском наследии не посещала. Она развивалась со второй половины XVI в., а реально к ромейским сценариям коронации обратился царь Федор Алексеевич в 1676 г. Он и установил чин венчания царей, который демонстрировал преемственность их власти от православных самодержцев Второго Рима.

В статье рассматривается юбилейный исторический нарратив о движении декабристов, представленный на страницах научных журналов 1920-х гг. Анализ тематики исследований и характера научных дискуссий позволил увидеть, что историки обращались ко многим неизученным сюжетам, но противопоставить дореволюционным «легендам» новую стройную концепцию декабризма не смогли. На формирование исторического нарратива накладывало отпечаток сосуществование разных поколений ученых. Историки-марксисты, вооружившись идеологически правильной «схемой Покровского», изучали Южное общество, Общество соединенных славян и восстание Черниговского полка, а «буржуазные» исследователи, не отошедшие от «либеральных концепций», по-прежнему фокусировали внимание на изучении Северного общества и восстания 14 декабря.

Образ великого князя Александра Ярославича Невского (1221–1263) был сформирован и утвержден в современном обществе литературой и, отчасти, изобразительным искусством. Научные данные позволяют нам судить о том, что образ этот отличается от исторической реальности во многих аспектах, и прежде всего это касается противостояния князя с Западом. Но дают ли комплексные научные исследования возможность представить подлинные страницы жизни князя и черты его личности столь же ярко, как это сделано в литературе и искусстве? Статья положительно отвечает на этот вопрос, воссоздавая ключевые сцены борьбы Александра с крестоносцами и его представления о ситуации в Европе в свете современных знаний.

Выход сборника документов, посвященного культурной политике, подведет итог многолетней исследовательской работе под руководством д.и.н. профессора В.В.Журавлева по публикации источников, характеризующих совокупность ключевых черт «сталинской» догоняющей модернизации. В первую книгу этого проекта – «Сталинское экономическое наследство: планы и дискуссии. 1947–1953 гг.» [22] – составители включили источники, характеризующие поиск теоретической основы долгосрочной стратегии развития страны. На следующем этапе («Социальная политика в СССР в послевоенные годы. 1947–1953 гг.» [21]) социально-экономическая модель рассматривалась в контексте послевоенного восстановления страны. Задачей новой документальной публикации стало выявление особенностей послевоенной культурной политики через призму ее концептуальных оснований и механизмов практической реализации.

Статья посвящена анализу восприятия декабристов в России 2000-х гг.: в публикациях СМИ, выступлениях политиков и общественных деятелей. Описываются прошедшие в этот период мероприятия и торжества, связанные с декабристами. Отмечается, кто из политиков и общественных деятелей ассоциировал себя с декабристами и в связи с чем такие ассоциации проводились. Делается вывод, что к началу 2010-х гг. уже появились предпосылки для формирования новой идеологии, согласно которой понятие «декабрист» приобретает негативную окраску.

Виртуоз врачебной диагностики и терапевтического мастерства Вовси был одним из самых популярных в Москве врачей, его считали и лучшим лектором по внутренним болезням. Вотчал был международно признанным естествоиспытателем, а также изобретателем и ведущим специалистом по медицинской технике, основоположником пульмонологии и клинической фармакологии в СССР. Их сблизила Великая Отечественная война: генерал-майор Вовси создавал военно-терапевтическую службу Красной (Советской) армии, полковник Вотчал в качестве главного терапевта Волховского фронта был одним из его помощников. Авторы статьи последовательно демонстрируют общие черты и различия Вовси и Вотчала на извилистом жизненном пути и вскрывают причины разрыва их многолетних отношений.

Антикоммунистическая общественная активность в Венгрии, подпитываемая еврейской проблемой и переросшая осенью 1956 года в массовое, отмеченное кровавыми событиями восстание, не только предельно обострила ситуацию в этой стране, но и явилась серьезной угрозой глобальной геополитической стабильности. Однако этот катастрофический и чреватый мировым ядерным катаклизмом сценарий, к счастью, не реализовался, причем благодаря как решительным мерам, принятым руководством СССР, так и инициативным действиям отдельных ответственных лиц, в том числе советского посла в Будапеште Юрия Андропова.

Статья посвящена общественно-политической деятельности Ильи Моисеевича Гейцмана (1879–1938) – революционера, деятеля анархистского движения России, советского дипломата. Гейцман был одним из организаторов движения анархистов-коммунистов «хлебовольцев» на территории Белоруссии и Литвы в 1905–1907 гг., в 1914–1918 гг. – одним из лидеров анархистского движения Сибири. В то же время, входя в состав Центросибири, он оказывал влияние на формирование ее политического курса. В 1921–1923 гг. Гейцман становится проводником курса на интеграцию анархистских движений России и Западной Европы в орбиту влияния РКП(б), одним из идеологов «анархо-большевиков».

В статье рассматриваются факторы, способствовавшие трансформации В.И.Ульянова (Ленина) в революционера. Показано, что даже известные источники (прежде всего, воспоминания родных вождя) таят в себе определенные загадки и недоговоренности. Современная историография освободилась от штампов советского времени с ее довольно прямолинейной трактовкой пути Ленина в революцию, но страдает порой произвольным обращением с фактами. Применение методов психологического анализа, сопоставление источников, выявление политической позиции их авторов, времени, в котором создавались воспоминания, и другие методы направлены на уточнение тех условий и обстоятельств, с которыми связан уход Владимира Ульянова в революцию.

В статье рассматриваются отношения драматурга А.Н. Афиногенова со второй женой, американской балериной, Дженни Марлинг. При публикации дневников, писем Афиногенова (1960, 1977) эти отношения умалчивались: из публикуемых документов изымались те фрагменты, которые демонстрировали сложность ситуации в семье. Эти трудности начались во время заграничного турне Афиногенова и Марлинг по Европе, и как следствие – они стали почвой для вдумчивого отношения драматурга к семейным проблемам вообще и к психологии поведения людей в браке, в частности. В статье изучается феномен «личной жизни» в жизни сталинского драматурга – то, как отразилось это настроение при написании пьесы «Ложь». Она была отвергнута лично Сталиным, но при этом основная идея пьесы ему показалась «богатой». Психология и идеология в жизни Афиногенова оказались несовместимыми модусами биографии «сталинского драматурга».

Жизнь, труды и мысли великих людей мифологизированы не только в массовом сознании, но и в научной литературе. К Александру Васильевичу Суворову это относится в полной мере. Полководец может считаться образцом как нелепых нападок и клеветы, так и заблуждений, в которые вводят читателя его искренние доброжелатели и усердные исследователи. Особенно это касается мотивов его деятельности, сформированных нравственными установками, жизненным опытом и размышлениями. На примере недолгого, но плодотворного пребывания Суворова в Финляндии в 1791‒1792 гг., автор знакомит читателя с трудами и идеями полководца, весьма отличными от мифологии о нем. В статье проанализированы военные идеи Суворова, сформулированные им за полтора года службы в качестве строителя, затем командующего войсками в Финляндии.

В статье рассматриваются отношения драматурга А.Н.Афиногенова со второй женой, американской балериной, Дженни Марлинг. При публикации дневников, писем Афиногенова (1960, 1977) эти отношения умалчивались: из публикуемых документов изымались те фрагменты, которые демонстрировали сложность ситуации в семье. Эти трудности начались во время заграничного турне Афиногенова и Марлинг по Европе, и как следствие – они стали почвой для вдумчивого отношения драматурга к семейным проблемам вообще и к психологии поведения людей в браке, в частности. В статье изучается феномен «личной жизни» в жизни сталинского драматурга – то, как отразилось это настроение при написании пьесы «Ложь». Она была отвергнута лично Сталиным, но при этом основная идея пьесы ему показалась «богатой». Психология и идеология в жизни Афиногенова оказались несовместимыми модусами биографии «сталинского драматурга».

В статье рассматривается идеологическая кампания Сталина, направленная на то, чтобы утвердить «критику и самокритику» как основу существования диктатуры пролетариата в советском обществе. На практике она становилась кампанией по ужесточению дисциплинарного режима складывающейся тоталитарной системы с однопартийной властью. Сталин впервые в широком масштабе использовал при проведении этой кампании особые методы устрашения при помощи идеологических манипуляций, доводя общественное сознание до погружения в иррациональный страх перед всякой критикой власти. Впервые для изучения трансформации советского общества эпохи НЭПа в советское общество эпохи сталинизма привлекается как исторический источник сатирический журнал «Крокодил», выходивший огромными тиражами.

В статье рассматривается идеологическая кампания Сталина, направленная на то, чтобы утвердить «критику и самокритику» как основу существования диктатуры пролетариата в советском обществе. На практике она становилась кампанией по ужесточению дисциплинарного режима складывающейся тоталитарной системы с однопартийной властью. Сталин впервые в широком масштабе использовал при проведении этой кампании особые методы устрашения при помощи идеологических манипуляций, доводя общественное сознание до погружения в иррациональный страх перед всякой критикой власти. Официальной сатире требовалось (с опаской и страхом перед возможной ошибкой) выразить то, что было сказано вождем партии как бы «между строк». Журнал «Крокодил» не только иллюстрировал кампанию по «самокритике», но и пытался на свой лад адаптировать ее под восприятие массовой аудиторией.

Мобилизуя общество на реализацию проекта «строительства коммунизма», руководство СССР во главе с Хрущевым резко усилило борьбу с подпольным производством дефицитных товаров широкого потребления, а также с нелегальной скупкой и перепродажей иностранной валюты, ювелирных изделий, антиквариата, импортной одежды и обуви. Судьба арестованных организаторов и участников такого бизнеса, а также «крышевавших» его чиновников решалась на судебных процессах, прошедших в начале 1960-х гг. в Москве и других городах. Поскольку среди главных обвиняемых, которым выносились смертные приговоры, оказалось немало евреев, на Западе возникла уверенность в том, что эти суды были антисемитскими. Однако подобная версия противоречит реальным фактам, что и доказывается в данной статье.

В статье рассматривается одна из важнейших идеологических кампаний И.Сталина, которая позволила ему обрести полновластие в большевистской партии и соорудить культ собственной личности в стране. В этой борьбе нельзя было обойтись без пропаганды. Журнал «Крокодил» активно участвовал в перестройке советского общества, привыкшего жить в условиях нэпа, для перехода в новое состояние – в состояние гражданской войны при построении социализма в одной стране. «Оппортунизм» как понятие сугубо партийное расширяется до определения ситуации в ином ключе: всякий, кто сопротивляется построению социализма, пусть даже пассивно, – своими человеческими недостатками, – оппортунист, любой гражданин и беспартийный в том числе. Такое смысловое расширение понятия «оппортунизм» создавало условия для формирования террористической власти, это была «почва» наступившего в скором времени Большого террора.

Статья посвящена возвращению видного сменовеховца Николая Устрялова из Харбина на родину, условиям жизни в Москве и его сотрудничеству с советской печатью. Основное внимание уделяется статьям публициста, написанным по заказу редакций газет «Правда» и «Известия», – о конституции, Пушкине и Герцене. Анализируется содержание публикаций, раскрывается их проблематика и связь с переживаемой эпохой, отмечается стремление автора донести до властей и соотечественников идеи и ценности, которые он считал актуальными. Формулируется вывод о важности последних статей Н.В.Устрялова как публицистических документов, отражавших грани эпохи и личность автора.

Налаживание мирной жизни в Белоруссии по освобождении ее в 1944 г. от гитлеровцев сопрягалось с решением массы сложных проблем в таких основных сферахсоциальной жизнедеятельности, как экономика, государственная и общественная безопасность, идеология, кадровая политика. Наиболее критический характер эти проблемы носили в западных областях БССР, где ситуация осложнялась императивом возобновления прерванной войной советизации. Негативно влияла на послевоенную нормализацию в Белоруссии и подковерная борьба за высший пост первого секретаря ЦК КП(б)Б (в основном между П. Пономаренко и Н. Гусаровым). И главным арбитром в ней был Сталин, поддерживавший свое единовластие манипулированием конкурировавших друг с другом кремлевских номенклатурных группировок.

В конце XIX – начале XX вв. в России было издано несколько сотен историй воинских частей, авторами которых были профессиональные военные. Ни одна из этих книг и брошюр не претендует на оригинальность и самостоятельность в оценках описываемых исторических событий и персон, что ставит под сомнение правомерность возможности считать их частью отечественной историографии. В то же время перспективным выглядит анализ этих изданий как инструмента коммеморации. В статье рассматривается использование истории воинских частей для складывания представлений о прошлом как средстве формирования имперской идентичности.

В статье рассматривается ситуация, когда в журнале «Крокодил», выходившем массовым тиражом, был опубликован довольно странный рисунок, изображающий «объединенную оппозицию» неработающей частью общей стройки социализма. Такой рисунок без политического контекста выглядит заведомо упрощенным и неубедительным. Сопоставление рисунка с событиями октябрьского пленума ЦК ВКП(б) показывает, что подобное изображение отвечало полностью сложной политической игре, которую вела сталинская группировка в ЦК ВКП(б), заинтересованная не обнажать публично теоретические расхождения с оппозицией, а демонстрировать простую и понятую массам логику, – оппозиция просто не хочет строить социализм. Все теоретические постулаты о невозможности его построения в отдельной стране, без мировой революции, должны были выглядеть пустыми разговорами – и только.

В статье рассматривается ситуация, когда в эпицентре сталинской идеологической кампании оказалась шутка вождя о том, что среди коммунистов есть такие «лакированные», которые не хотят критиковать себя, хотя «самокритика» является требованием большевистской партии после разгрома объединенной оппозиции. Шутка о «лакированных» стала основанием для сатирических очерков журналиста Б. Самсонова, написанных для журнала «Крокодил». Самсонов придумал целую галерею тех, кого можно было бы назвать сталинским словом «лакированные». Однако шутка вождя партии подвигла Самсонова написать не в юмористической манере, а в сатирической. И вышло не то, что ожидалось. Образы «лакированных» людей оказались созвучны «духам русской революции», о которых писал русский философ Н. А. Бердяев.

В статье рассматриваются проблемы взаимоотношений партийно-государственной власти и советской кинематографической интеллигенции. В центре внимания исследования – процессы контрольно-цензурного, репрессивного и информационно-идеологического воздействия на крупнейших деятелей культуры и работников кинопромышленности. Показывается, что выбранный хронологический отрезок имеет условно-символические границы. Делаются выводы о функционировании следующих методов и форм контроля: институциональная многоликость, социальная мобилизация, политизация повседневности и медиапространства. Обосновывается их общесистемный и универсально-долговременный, метаисторический характер применения. Их интенсивность повлияла на состояние современной коллективной / социальной памяти и восприятие кинофильмов, обладавших высокой идейно-художественной ценностью, но косвенно способствовавших идеализации сталинской эпохи в научной историографии и общественном сознании.

Статья посвящена памяти о завоевании Средней Азии в 1860-1880-е годы. В центре внимания - памятники, установленные в местах сражений, а также в политически важных точках этого региона. Большое значение для символического оформления побед в этом регионе играли медали. В то же время следует отметить, что презентация побед в Средней Азии имела откровенно периферийный характер: ни один памятник не появился в Москве и Петербурге, ни один корабль военно-морского флота не был назван в честь побед в Туркестане.

Статья посвящена главным действующим лицам в процессе присоединения Средней Азии к Российской империи, генералам М.Д.Скобелеву, М.Г.Черняеву, К.П. фон Кауфману, Г.А.Колпаковскому. Самыми известными в России были генералы Скобелев и Черняев, что было связано с их харизматичностью. Главная же причина их популярности - поддержка со стороны националистических кругов, которые сделали из Скобелева и Черняева своеобразные иконы героев - борцов за свободу славян. Для определения степени популярности генералов - строителей империи был изучен список книг, посвященных этим военачальникам. Первое место занял Скобелев, поскольку он является одной из центральных фигур Российского исторического мифа.

В статье исследуются две модели объяснения «ленинизма» в середине 20-х гг. Согласно Льву Троцкому, ленинизм - это, прежде всего, опыт революционного действия, который определяется сиюминутным политическим контекстом и потому не ограничивается никакими постулатами теории, никакими этическими понятиями, никакими моральными запретами или стереотипами общественного сознания. Ленинизм сталинского большинства в партии - это теоретическая целостность всего периода существования партии, нерушимость заветов Ленина, прославление его, прежде всего, как стратега революции, который никогда не ошибался в тактике и шел вместе с партией нога в ногу. Троцкий вносит в образ Ленина живость и противоречия, чтобы доказать жизненность революционного учения Ленина, сталинское большинство в партии утверждало канонический образ вождя, объясняло его непогрешимость, создавая ситуацию поклонения культу вождя мирового пролетариата и созданной им партии большевиков. Троцкий проиграл историческую битву, потому что его «ленинизм» уже никому не был нужен, - ни партийной бюрократии, ни молодому поколению коммунистов.

В статье делается попытка сравнительного анализа двух волн европейского культурного трансфера в США в первой половине XX в. на примере исследования немецко-еврейской и русской эмиграции деятелей кинематографа. Покинувшие в 20–30-е гг. Россию и Германию деятели кинопроизводства рассматриваются, прежде всего, как носители двух национальных культурных традиций: культуры Серебряного века и Веймарской культуры.

В статье делается попытка сравнительного анализа двух волн европейского культурного трансфера в США в 30–40-е гг. XX в. на примере исследования немецко-еврейской и русской эмиграции деятелей кинематографа, в частности, их адаптации в Голливуде к новым условиям жизни и творческой деятельности, а также их вклада в развитие американского кино.

В статье анализируются представления о государственных символах в Российской империи на рубеже XIX–XX вв., их визуализация, способы транслирования. Прослежена трансформация восприятия символов власти и их визуальных образов в связи с событиями 1905 г. в Санкт-Петербурге и Москве. Изучение их функционирования в пространстве Москвы в период Первой русской революции позволяет сфокусироваться на моменте включения альтернативной (революционной) символики в фазу активной политической борьбы. В результате происходит нарушение традиционного представления о Первопрестольной как о духовном, сакральном центре Российской империи. Революционная политическая культура получает дальнейшее развитие.

В статье рассматривается ситуация, когда сатирический журнал «Крокодил», выходивший массовым тиражом, обязан был откликнуться «переводом» политического смысла разногласий между объединенной оппозицией и Центральным комитетом ВКП(б) на язык сатирических иллюстраций, чтобы показать широкому кругу читателей потенциальную и реальную несовместимость любой фракции в партии с мнением большинства ЦК. Рисунок в «Крокодиле», изображающий оппозицию в виде купе идущего по своей «линии» поезда – первый подобный опыт журнала. Людские массы должны были усвоить, что к каждому человеку может подойти «контролер» и спросить «проездные документы» в строящийся социализм.

В статье предпринята попытка на основе анализа исторических фактов и документов кратко охарактеризовать и объективно оценить роль видного деятеля международного революционного движения Х.Г.Раковского в развитии общественных процессов в Украине во время Гражданской войны и пребывания на посту главы советского правительства республики. В последние десятилетия эта страница его жизни получает контроверсионное освещение.

На основе анализа письменных источников частного и публицистического характера делается попытка проследить трансформацию образа России в национально-патриотическом дискурсе Германии во время антинаполеоновских войн, взяв за основу изменения в отношении к российской империи среди наиболее ярких представителей военной, политической и интеллектуальной элиты Пруссии, оказавших большое влияние на формирование общественного мнения в германских землях.

В центре внимания работы – переосмысление в современной историографии (отечественной и зарубежной) культурного контекста военно-революционного кризиса в России 1917–1922 годов. Разработка этой проблематики помогает уточнить ответы на ключевой вопрос данной темы: почему «красный проект» оказался успешнее «белого» и какое место в этой эпохальной коллизии сыграли факторы, явления и запросы культуры. Обрушение традиционной системы ценностей, формирование неосакральности большевистского образца; реальность или утопичность демократической альтернативы в российской революции; причины слабости либерального курса; конспирология и мифология большевистского переворота; спор о культурной сути большевизма, взаимная ответственность общества перед культурой и культуры перед обществом на переломном этапе отечественной истории – таковы основные темы, которые находятся в центре внимания современной мировой исторической науки по данной проблематике.

В предлагаемой публикации освещается деятельность председателя правительства Советской Украины Х.Г.Раковского на завершающем этапе гражданской войны и в первые два с половиной года мирного социалистического строительства, оценивается его позиция и роль в объединительном движении за создание СССР.

В основу исследования положен сравнительный анализ программного сочинения немецкого физика Георга Фридриха Паррота «Взгляд на современность и ближайшее будущее» как консервативного манифеста, обозначившего начало формирования новой доктрины русского мессианизма и первых попыток ее трансляции на народы Европы накануне зарубежного похода русской армии 1813–1814 гг.

В условиях современных информационных войн большой исследовательский интерес вызывают закономерности возникновения и функционирования различных образов и символов. В статье рассматриваются советские внешнеполитические карикатуры конца 1940-х - начала 1960-х гг., созданные по инициативе обычных граждан СССР. Их содержание раскрывается в контексте общих тенденций развития образно-символического ряда визуальной сатиры времен холодной войны. Выявляются особенности восприятия международной повестки глазами сатириков-любителей, и оценивается их вклад в формирование образа врага.

В статье анализируются некоторые аспекты культурной политики СССР во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг. Исследуется одна из ведущих идеологических кампаний по борьбе с «формализмом» в советской музыке, которая рассматривается как репрезентативная иллюстрация усиленного применения контрольно-репрессивных и административно-регулятивных технологий «позднего сталинизма». Прослеживается ход кампании на основе воспроизведения информационно-политической, аппаратной подготовки, осуществляется внутренняя периодизация и корреляция с другими аналогичными акциями того времени. Показан инструментально-локализированный характер кампании, организованной для достижения мгновенного дисциплинирующего и устрашающе-травматического эффекта, направленного против музыкальной интеллигенции и ее творческой свободы. Автор приходит к выводу о необходимости деликатной и взвешенной оценки «дела музыковедов-формалистов». Это обусловлено амбивалентностью исторической ситуации – сочетанием идеологического пристрастия и наличия элементов объективной критики пределов музыкально-эстетического экспериментирования.

В статье рассматривается юбилейная статья Ст.Кривцова, опубликованная в журнале «Под знаменем марксизма» и посвященная 50-летию И.В.Сталина (1929). В ней обнаруживается соучастие самого юбиляра в расставлении акцентов в собственной биографии вождя партии и главы государства, что делает статью Кривцова одновременно и скрытой автобиографией. Сталин умалчивает о болезненных фактах своих политических неудач и опережающе смотрит в будущее, в котором видит себя главным теоретиком страны, хотя в самом журнале «Под знаменем марксизма» никто о нем так еще не пишет. Главный аргумент Сталина – поворот к строительству социализма в одной отдельно взятой стране и необходимость оценивать «практику» нового строительства выше, чем догматический марксизм. Не теория определяет собой будущее, а «практика» социализма является критерием для теоретического фронта в СССР.

В статье исследуется знаменитая летописная легенда о призвании варяжских князей. Автор оспаривает вывод ряда исследователей о том, что летописное сказание основывается на юридическом акте (договоре). Приводятся аргументы в пользу положения об исключительно фольклорном происхождении сказания.

В статье рассматриваются различные интерпретации летописного сказания о призвании варягов, в частности концепция Е.А.Мельниковой и В.Я.Петрухина, доказывающих, что в сказании сохранились сведения о договоре, заключенном Рюриком с призвавшими его народами. Также анализируется критика «договорной» гипотезы различными исследователями. Показано, что «договорная» гипотеза опирается на ряд весомых аргументов, однако не лишена некоторых уязвимых мест. Бесспорное признание реальности договора Рюрика с местным населением или отрицание его существования затруднительно из-за отсутствия необходимых данных.

Тема, вынесенная в заголовок статьи, как предмет исследования принадлежит античному времени. По крайней мере, формально. Но, поскольку автор поднимает проблему взаимовлияния разных по уровню и содержанию культур (античной и варварской), это приобретает актуальность в свете современных дискуссий о масштабах и пределах негативных последствий того феномена, который вот уже четверть века именуется «столкновением цивилизаций».

В статье анализируется рассказ Н.С.Лескова «Левша». Показано, что лесковский рассказ обладает во многом амбивалентной семантикой и что авторская оценка главного героя и России не может быть признана как безусловно позитивной, так и абсолютно отрицательной. Своеобразие трактовки Лесковым мотива противостояния русских и англичан и оппозиции Россия – Англия объясняется полемикой автора с русской национальной мифологией. Доказывается, что идеологическими подтекстами для рассказа являются теория официальной народности и славянофильство, отношение автора к которым окрашено иронией. «Левша» создавался как предостережение против национального самодовольства и чванства, для которых такие идеологические построения могут явиться питательной почвой.

Романы о любви Марка Криницкого (1874–1952), яркого представителя русского модернизма, в советское время относили к бульварным романам, в которых нет никакого смысла, кроме развлекательного. Подобные характеристики были унаследованы литературоведами постсоветского времени без критического рассмотрения, а между тем никакой бульварщины в романах не было изначально. Ибо ставился вопрос не о любви только, не о верности или неверности только, не о сохранении семьи и домашних устоев, а о недостатке личной свободы в отношениях мужчины и женщины, о любви, в которой проявлялась убивающая ее сила родовой стихии. Эти романы ставили философские вопросы о конечной свободе, и потому все истории любви так или иначе рассказывают не только о высоких чувствах, но и о насилии над ними. Культ сильного мужчины был характерным культом модернизма. Однако этот умозрительный культ был лишь проектом преобразования семьи и общества на новых общественных основаниях. Культ сильного мужчины призывал мужчину быть инициатором освобождения любви от гнета традиции и родового быта.

На основе анализа немецкой консервативной публицистики о России как части политических дискуссий в Германии второй четверти XIX в. делается попытка рассмотреть эти полемические сочинения как пример консервативного «стиля мышления», формировавшего мировоззрение его носителей и отношение к России, в том числе.

В первой четверти XIX в. впервые за всю историю взаимодействия российского государства с Европой его позитивное восприятие начало приобретать в Германии массовый характер вне зависимости от политических пристрастий большинства немцев. На основе анализа немецких сочинений о России художественно-философского характера делается попытка проследить, как в период острейшего политического кризиса начался процесс трансформации образа России в общественном мнении Германии от комплекса «русской угрозы» к «последней надежде Европы», заложив тенденции, которые сохранили свою актуальность в последующие годы.

В статье рассматривается один из интереснейших памятников литературы и общественной мысли Древней Руси XV в. – «Повесть о Дракуле». Обыкновенно исследователи интерпретируют это произведение как апологию сильной власти и как оправдание репрессий в интересах государства и общественного благополучия. Оценку главного героя, валашского (румынского) господаря Дракулы, принято считать неоднозначной: Дракула соединяет в себе черты деспота и садистскую жестокость с храбростью, справедливостью и государственной мудростью. В статье доказывается, что оценка главного героя произведения исключительно негативная, а его методы управления представлены не только как греховные, но и как вредоносные. В идейном плане «Повесть о Дракуле» вписывается в древнерусскую традицию и не имеет ничего общего с социально-политическими представлениями таких апологетов «грозной» власти, как публицист Иван Пересветов и царь Иван IV. Оригинальность «Повести» заключается не в авторской позиции, а в средствах ее выражения: автор побуждает читателей самих понять, почему Дракула – деспот, служащий дьяволу.

В статье рассматривается один из интереснейших памятников литературы и общественной мысли Древней Руси XV в. – «Повесть о Дракуле». Обыкновенно исследователи интерпретируют это произведение как апологию сильной власти и как оправдание репрессий в интересах государства и общественного благополучия. Оценку главного героя, валашского (румынского) господаря Дракулы, принято считать неоднозначной: Дракула соединяет в себе черты деспота и садистскую жестокость с храбростью, справедливостью и государственной мудростью. В статье доказывается, что оценка главного героя произведения исключительно негативная, а его методы управления представлены не только как греховные, но и как вредоносные. В идейном плане «Повесть о Дракуле» вписывается в древнерусскую традицию и не имеет ничего общего с социально-политическими представлениями таких апологетов «грозной» власти, как публицист Иван Пересветов и царь Иван IV. Оригинальность «Повести» заключается не в авторской позиции, а в средствах ее выражения: автор побуждает читателей самих понять, почему Дракула – деспот, служащий дьяволу.

Статья посвящена проблеме финансирования газеты «Правда» после возобновления ее издания в марте 1917 г. Анализируются доходная и расходная части бюджета газеты за март–май 1917 г., приводятся сведения о финансовых источниках приобретения большевиками собственной типографии в издательстве «Труд».

На основе анализа немецкой литературы 30–40-х гг. XIX в. автор рассматривает процесс формирования «Петербургского» нарратива в контексте консервативного дискурса о России как амбивалентный конструкт, основанный на личных впечатлениях очевидцев, с одной стороны, и на политических мифах и идеологемах, с другой.

В статье рассмотрены вопросы, связанные с выявлением замысла «перестройки» в СССР 1985–1991 гг. в источниках и историографии. Показана актуальность темы для изучения современной истории России. Обозначены основные подходы к проблеме, представлена аргументация их сторонников. Сделан вывод, что острота дискуссий по проблеме не утихает, а подходы исследователей и участников событий сохраняют полярность. Основной нерв дискуссии связан с вопросом о наличии самого плана «перестройки» и его содержании. В последнем случае исследователи расходятся во мнениях, был ли этот план изначально направлен на разрушение советского строя или такой результат стал следствием объективных процессов. В статье представлены предложения по методологии исследования проблемы, включая методы критики исторических источников.

В статье дается общая краткая характеристика ХХ съезда КПСС, и прежде всего «секретного» доклада Н.С.Хрущева о культе личности и его последствиях, значения решений съезда по этому вопросу для страны и мира, влияния на состояние и развитие мирового коммунистического движения. Показано, как освещалась проблема в российской историографии в последние четверть века. Рассмотрено восприятие решений ХХ съезда КПСС Коммунистической партией Чехословакии, стоявшей у руля правления страной и чехословацким обществом. Прослежена эволюция взглядов руководства КПЧ в течение 1956 г. на то, как следует претворять в жизнь решения ХХ съезда КПСС о культе личности Сталина, чтобы не поколебать основы существующего в Чехословакии социалистического строя, построенного по советской модели. Выявлены внутренние и внешние факторы, приведшие в конце 1956 г. к возвращению властей Чехословакии к политике «твердой руки».

Полтора десятилетия назад автору настоящей статьи уже приходилось обращаться к проблемам исторической судьбы Первой Государственной думы императорской России. Их социальная острота в тех условиях напрямую коррелировалась с волновавшими все общество процессами разработки принципов земельной реформы в Российской Федерации, утверждения Земельного кодекса РФ (2001) и закона «Об обороте земель сельскохозяйственного назначения» (2002). Прошедшее с тех пор время не снизило исследовательский и социально-практический интерес к углубленному познанию вопросов становления первого в истории страны представительного учреждения с законодательными функциями, дерзко заявившего свои права на первичность и независимость от своеволия монарха и диктата подчиненной ему исполнительной власти. Почему все-таки первый блин оказался комом? Почему он не ознаменовал начало серьезного дискурса власти и общества, в том числе и в первую очередь по самому животрепещущему вопросу – вопросу о земле? Проблеме актуальной, более того – злободневной по сей день. Ибо время не способно «отменить» бесспорную, абсолютную справедливость тезиса П.А.Столыпина: «Земля – это залог нашей силы в будущем, земля – это Россия».

В настоящей статье, первой из серии, посвященной русскому историку А.В.Флоровскому, рассказывается о попытках ученого установить научные связи с советскими коллегами в послевоенные годы. Его движущим мотивом был интерес к изучению эпохи Петра Великого. В статье рассказывается о коммуникациях А.В.Флоровского с А.И.Андреевым и его научной группой, которая занималась изданием «Писем и бумаг императора Петра Великого». Показано, как и в научные планы, и в судьбы людей вмешивается политика. В СССР разгораются идеологические кампании. Коллеги А.В.Флоровского оказываются под огнем критики.

Статья посвящена постсоветскому субъекту и его памяти. Основываясь на дневниках Светланы Вольской, сторонницы Ельцина в 1991 году и защитницы Верховного Совета в 1993 году, автор исследует ее идеологическую и политическую эволюцию. Используя подход Мориса Хальбвакса к социальной памяти и философию События Аллена Бадью, автор предполагает, что переопределяя собственные воспоминания о «советском» этапе своей жизни, Светлана в 1993–1996 годах таким образом формировала актуальную политическую позицию. Говоря более абстрактно, реинтерпретация исторических событий заменяет постсоветскому субъекту политическую и социальную рефлексию сегодняшнего дня.

В статье рассказывается, как «железный занавес» прервал контакты А.В.Флоровского с советскими коллегами. Он смог возобновить их только в годы хрущевской «оттепели». В 1950-е гг. историк познакомился по переписке с А.А.Новосельским, Б.Б.Кафенгаузом и другими советскими коллегами. Одной из главных тем их общения становится подготовка издания «Писем и бумаг императора Петра Великого». В статье анализируются историографические и источниковедческие советы А.В.Флоровского относительно этого издания.

Гюстав Флобер утверждал: «Не прикасайтесь к идолам... их позолота остается у вас на пальцах». Но этому предупреждению не вняла главная героиня этой статьи – возлюбленная поэта Владимира Маяковского Лиля Брик, которая, дабы спасти от забвения его творческое наследие, обратилась в 1935 г. за помощью к живому советскому кумиру – Сталину, объявившему тогда Маяковского «лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Однако Лиля Брик недолго грелась в лучах этого пропагандистского мифа. Уже с середины 1950-х гг. она превратилась в объект организуемых сверху перманентных пропагандистских проработок: будучи космополиткой по мировоззрению и сексуально раскрепощенной в личной жизни, да к тому же еще и еврейкой, Брик явно не вписывалась в официальный образ верной и идейно выдержанной подруги революционного пролетарского поэта. О том, как партчиновники и ангажированные ими литературоведы пытались задним числом переписать историю любви Владимира Маяковского и Лили Брик, превращая последнюю в роковую женщину, виновную в смерти поэта, и рассказывается в данной статье.

В заключительной статье серии рассказывается о развитии научных контактов А.В.Флоровского с советскими историками в конце 1950-х – 1960-х гг. Особое внимание уделено его общению с Е.П.Подъяпольской, которая взяла на себя редактирование «Писем и бумаг императора Петра Великого». Освещается поездка А.В.Флоровского в СССР в 1967 г. В статье приводятся аргументы, согласно которым закрытость советской науки стала одной из причин, тормозивших изучение петровской темы. В заключении осмысляется специфика научных контактов А.В.Флоровского.

В советское время указание на связь с декабристами того или иного деятеля прошлого позволяло включить его персоналию в исследовательский процесс. Инерция культуры приводит к использованию этого «приема» в современных условиях. Причисление современными исследователями Д.А.Столыпина – двоюродного деда М.Ю.Лермонтова – к друзьям и единомышленникам П.И.Пестеля особенно примечательно. С одной стороны, этот «факт» вошел в авторитетные биографические справочники. С другой, – он основан на крайне сомнительном источнике. В процессе «трансляции» исходное «сообщение» обросло дополнительными подробностями.

Статья посвящена спору начала XX века между модернистами и позитивистами о таких понятиях, как пошлость, мещанство, цинизм. Кажется, что эти понятия не должны вызывать споры: никто не станет сомневаться в том, что понимает значение этих терминов. Но это только кажется. В начале XX века развернулась большая дискуссия о понимании этих терминов, которая показала, что русское общество глубоко расколото на два мира: в одном конституировались идеи прав Личности, идеи Возрождения страны через сверхличные основания культуры, в другом боготворили Человечество. Что выше, Личность или Человечество? От решения этого вопроса во многом зависело будущее страны. В этих спорах нетрудно увидеть будущее всего XX века, страшного и кровавого.

Отклики на письмо Горького с требованием снять с репертуара Московского Художественного театра уже готовый спектакль по роману Ф.М.Достоевского «Бесы» выразили модернистское отношение к ущемлению свободы личности в пространстве культуры. Практически все, кто откликался на эту ситуацию, осуждали писателя за насилие над творческой свободой. Однако революционная молодежь, выступавшая на открытых обсуждениях письма Горького, скорее поддерживала Горького, чем осуждала. Сам же пролетарский писатель ответил критикам, он ни в чем не признал свою вину и обвинил своих оппонентов в «мещанстве», «цинизме» и «пошлости». В статье рассматриваются глубинные основания различий в объяснении этих понятий. Эти различия были следствием диаметрально противоположных представлений о прогрессе страны, ее будущем.

В статье рассматривается проблема адаптации религиозных практик (на примере христианских) к условиям советского тюремного и лагерного заключения 1920 – 1940-х гг. Действия, предметы, пространства, тексты религиозной жизни видоизменялись под влиянием запретительных условий: религиозные процедуры упрощались и редуцировались вплоть до замены действия рассказом о нем; предметы религиозной атрибутики изготавливались из подручных средств, делились на части, каждая из которых начинала выступать в роли целого, либо и вовсе исключались; отсутствие специальных помещений для религиозных обрядов приводило к проведению их практически в любой доступной заключенным точке пространства.

Разрушение памятников – одна из самых ярких черт революционных событий. Бушующие толпы с восторгом свергают с постаментов бронзовые фигуры ненавистных правителей и их слуг, уничтожают другие видимые враждебные символы. Во время радикальных политических преобразований происходит не только захват власти в государственном центре и на местах, не только установление контроля над вооруженными силами и стратегически важными объектами. Огромное значение имеет победа в символическом пространстве, поскольку она оказывает огромное влияние на умы и сердца, мобилизует массы. Город принадлежит тому, чей памятник стоит на его центральной площади…

В статье, преимущественно на кавказском материале, раскрывается длительный процесс превращения антропологической истории человечества в цивилизационную. Решая эту задачу, автор старался уйти от категоричных утверждений, отдавая себе отчет в том, что большей части проблем, над которыми бьются современные ученые (историки, археологи, представители междисциплинарной гуманитаристики), суждено остаться в статусе гипотез. Вместе с тем, не все так безнадежно. Накопленные артефакты открывают оптимистические перспективы по крайней мере в том, что касается дальнейшего изучения социальных, политических, этногенетических явлений, не противоречащих логике и прецедентам, имевшим место в других частях земного шара.

В статье рассматривается использование памяти о декабристах в пропаганде КПРФ, коррекция ленинской концепции «трех поколений» в соответствии с вызовами времени – «поиском этнических корней», «борьбой с терроризмом».

Статья посвящена анализу методических руководств 1920-х годов предназначенных для проведения экскурсий по Петрограду-Ленинграду. В ней выявлены ключевые для формирования образа города экскурсионные темы и рекомендуемые объекты для посещения местными и приезжими экскурсантами. Автор приходит к выводу, что в экскурсионной литературе раннесоветского периода Петроград-Ленинград во-первых, позиционировался как центр революционного движения; во-вторых, важна была историческая значимость бывшей столицы; в-третьих, город рассматривался как культурный центр; и, наконец, Петроград-Ленинград был представлен в пособиях как экономический центр страны, крупный промышленный город.

Используя ранее засекреченные архивные документы, автор стремится разобраться в подноготной сложного конфликта, возникшего во второй половине 1950-х гг. между руководством СССР и Союза советских писателей, с одной стороны, и видным американским писателем Говардом Фастом, – с другой. Пытаясь понять, почему в жесткие сталинские годы последний был в СССР самым издаваемым и высокооплачиваемым иностранным литератором, а в начале хрущевской либерализации как бы вдруг пошел на скандальный разрыв с коммунизмом и Советским Союзом, автор представляет свою основательно документированную версию этой исполненной явного противоречия и не поддающейся однозначной оценке ситуации.

В статье на материале славянских фольклорных легенд и устных рассказов XIX–XXI вв. рассматриваются мотивы, связанные с идеей становления государства и власти. В народной повествовательной традиции эти мотивы неразрывно связаны с мотивом выбора веры, представленным в фольклорных легендах разных хронологических периодов. Отражая сюжеты средневековых книжных источников, народные рассказы ставят акцент на неразрывной связи выбора «правильной» веры с воцарением «правильного» властителя и утверждением его власти. В большинстве случаев подобные тексты являются результатом адаптации книжных источников в фольклоре, пересказом учебных пособий, популярной литературы, краеведческого творчества. Тем не менее, они становятся достоянием местной «устной истории» и переходят в корпус «местных легенд».

Статья посвящена одной из наименее исследованных областей русско-еврейских взаимоотношений – участию крещеных евреев в жизни православной церкви Российской империи в период раннего Нового времени. В центре внимания автора один герой – крещеный в 1716 г. еврей Василий Крижановский, получивший в монашестве имя Владимир Каллиграф. Его биография представляет собой уникальный источник по изучению таких ключевых вопросов как адаптация и интеграция неофитов еврейского происхождения в российской социокультурной среде, их восприятия православными интеллектуалами и представителями государственной власти.

В статье ставится под сомнение достоверность официальной биографии Юрия Владимировича Андропова − многолетнего руководителя КГБ СССР, ненадолго ставшего в конце жизни главой Советского государства и Коммунистической партии. Тщательно проанализировав многочисленные исторические свидетельства и документы, в том числе и из государственных архивных коллекций, автор детально разобрал то, как этот видный политический деятель успешной карьеры ради еще в молодости «скорректировал» свои анкетные данные, включая и опасную тогда правду о социальном происхождении. Эту первую спецоперацию по собственному легендированию Андропов провел так основательно и искусно, что его реальное прошлое до сих пор не поддается полному «раскодированию». Остается только строить предположения о настоящих родителях, этнических корнях, месте рождения этого человека.

В статье рассматривается один из самых загадочных и колоритных героев чеченской истории конца XVIII века Ушурма, более широко известный в литературе как Шейх-Мансур. Отсутствие достаточного количества достоверного документального материала создало вокруг этой незаурядной личности мифологический ореол, за которым трудно разглядеть реальность и отделить ее от явных легенд, да и просто выдумок. Самой распространенной среди историков считается идея о том, что «движение» Шейх-Мансура являлось прообразом Кавказской войны XIX века, а сам он – предтечей имама Шамиля. Автор настоящей статьи полемизирует с этим мнением, полагая, что с точки зрения глубины понимании своей миссии, способов организации и масштабов движения (включая военно-политические и идеологические составляющие), не говоря уже об эпохальном характере результатов деятельности Шамиля (эпитет никак не применимый к тому, что делал Шейх-Мансур), исторически и, так сказать, преемственно эти персонажи отстоят гораздо дальше друг от друга, чем считают весьма серьезные исследователи.

Статья посвящена истории публикации романа В.С.Гроссмана «Жизнь и судьба» в соотнесенности с эдиционной историей романа «За правое дело». Рассматриваются в историко-литературном контексте 1940-х–1960-х годов взаимоотношения Гроссмана с И.В.Сталиным, К.М.Симоновым, А.А.Фадеевым, А.Т.Твардовским и В.М.Кожевниковым, А.Ю.Кривицким, С.И.Липкиным и др. Демонстрируется, что суждения мемуаристов о причинах конфискации романа «Жизнь и судьба» не подтверждаются документально.

Рассматривается одна из самых загадочных фигур чеченской истории, Шейх Мансур, который, по выражению Джона Бэддли, "упал, так сказать, из облаков как воин, проповедник и пророк ", чтобы возглавить движение сопротивления против России. Тот факт, что Мансур дал вооруженный ответ на появление русских, служит для многих ученых непреодолимым искушением считать его движение прообразом Кавказской войны XIX века, а его самого предтечей знаменитого имама Шамиля. Автор в этой работе приводит свои соображения против того, что кажется ему надуманным: сравнения двух лидеров горцев, относящихся к различным эпохам и имеющих различные типы восприятия своих политических, идеологических и военных миссий.

Пушкинско-декабристский миф советских времен, согласно которому национальный поэт не попал в ряды заговорщиков исключительно по причине заботливого их отношения к его литературному гению, подвергается в настоящее время всесторонней ревизии. Власть и поддерживаемые ей православные монархисты создают образ последовательного «державника» и верного сына церкви, которого с масонами-декабристами могли связывать лишь краткие и неглубокие отношения. Интеллигенция также создает новый мифодизайн, в котором нет места революционным настроениям. Либеральный Пушкин не разделяет взглядов своих решительных друзей о государственном перевороте и, тем более о цареубийственном кинжале. Не сходясь с декабристами во взглядах, он испытывает к ним дружеские чувства и призывает строгого, но справедливого Николая проявить милость падшим. В такой трактовке меняется соотношение героев советского мифа. Уже не Пушкин – младший друг и единомышленник революционных декабристов. Теперь, наоборот, декабристы становятся частью пушкинского окружения. Равнодушие к жертвенным герценовским декабристам, до сих пор выступавшим архетипом русской интеллигенции, свидетельствует, о стремительном разрыве нынешнего «креативного класса» с традицией самоотверженной жизни ради просвещения народа. Собственно говоря, интеллигенции, как социальной группы, объединяющей людей, которые готовы жертвовать временем, деньгами, общественным положением, свободой и даже жизнью ради общественных интересов, больше не существует. Героические одиночки не могут повлиять на деморализованное большинство «очень специальных людей» (А.И.Герцен) творческих профессий, которые погружены, наряду с презираемым ими «быдлом», в ценности комфорта.

Рассматривается одна из самых загадочных фигур чеченской истории, Шейх Мансур, который, по выражению Джона Бэддли, "упал, так сказать, из облаков как воин, проповедник и пророк ", чтобы возглавить движение сопротивления против России. Тот факт, что Мансур дал вооруженный ответ на появление русских, служит для многих ученых непреодолимым искушением считать его движение прообразом Кавказской войны XIX века, а его самого предтечей знаменитого имама Шамиля. Автор в этой работе приводит свои соображения против того, что кажется ему надуманным: сравнения двух лидеров горцев, относящихся к различным эпохам и имеющих различные типы восприятия своих политических, идеологических и военных миссий.

Статья посвящена одному из самых оригинальных мыслителей XVII века, дьяку Ивану Тимофееву (Семенову), автору «Временника», книги, которая должна была ответить на сложный вопрос о причинах Смуты в Русском государстве. Замысел этого труда пришел к Ивану Тимофееву в Новгороде, который пережил долгую шведскую интервенцию и все превратности государственного кризиса, приведшего Россию на грань национальной катастрофы. Именно тогда Новгородский митрополит благословил Тимофеева на создание летописи Смуты, чтобы не угасла память о трагическом периоде русской истории, когда самозванцы, «рабоцари» и «еллины»-иноверцы способствовали падению авторитета высшей власти. Тем не менее Тимофеев пишет не хронику событий, а взволнованный лирический монолог, сбивчивый, беспорядочный в композиционном отношении, чрезвычайно сложный по языку и стилю. Создать стройный исторический труд Тимофееву не удалось. Однако он первым среди русских средневековых писателей применил традиционную агиографическую топику к описанию событий гражданской истории, первым стал размышлять о методе историка.

Крымская война (1853-1856) была противоречивым событием в глазах ее участников, современников и очевидцев. Тем не менее, в русской культурной памяти события этой войны стали национальным мифом, героическим триумфом, священной войной за веру. Севастополь стал символом национальной гордости, славы, символом святости. Павшие солдаты и офицеры были провозглашены святыми, людьми Бога. В этой статье показано влияние христианских образов на героический дискурс Крымской войны и Севастопольской осады. Автор акцентирует внимание на евангельских сюжетах и пасхальных образах и изображает солдат, моряков, их командиров и матерей.

В статье рассматриваются такое многозначное понятие, как «интеллигенция», и соответствующий ему феномен – интеллигенция как особенное явление в социальной, политической и культурной истории старой России, Советского Союза и России современной. Демонстрируется, что неопределенность и расплывчатость, нетерминологический характер этого понятия являются отражением реальной исторической ситуации, в которой интеллигенция сложилась не столько как объективная данность, сколько как общность, определяемая прежде всего через самосознание, через самоидентификацию и представление об особой миссии. Рассматриваются причины, обусловившие эрозию интеллигенции в указанном значении в постсоветской России.

Средневековый дьявол не только отец лжи, но и настоящий мастер иллюзий, перевоплощавшийся в любые обличья (от насекомых и диких зверей до людей и ангелов). Эти маски подробно описываются в византийской и древнерусской агиографии. Статья анализирует роль дьявольских наваждений и превращений в древнерусской демонологии и сопоставляет их функции в восточно- и западно-христианской традиции. Авторы также рассматривают семиотические приемы, которые средневековые художники применяли для визуализации

Во второй части статьи авторы продолжают сравнивать роль, которую концепт дьявольских наваждений играл в религиозном воображаемом христианского Запада и Востока. Они рассматривают приемы, которые средневековые мастера использовали для визуализации превращений дьявола, и анализируют логику «перевода» текста в изображение, который неизбежно подразумевает «зазор» между двумя семиотическими системами.

В статье рассматривается теория «Москва – Третий Рим» и проблема ее рецепции в культуре Нового времени, прежде всего, в Петровскую эпоху. Демонстрируется несостоятельность принадлежащего Ю.М.Лотману и Б.А.Успенскому мнения, что теория псковского книжника Филофея оказала влияние на идеологию Петра I, и в частности, на формирование концепта Петербурга как нового Рима. В работе приводятся новые аргументы в пользу интерпретации теории «Москва – Третий Рим» как сугубо религиозного, историософского, а не политического, не идеологического конструкта.

Формирование исторических образов представляет собой сложный процесс переплавки информации, содержащейся в источниках разного характера, в своеобразной «историографической» печи, режим работы которой зависит от меняющихся политических, научных и культурных реалий соответствующей эпохи. Существующий ныне исторический портрет адмирала П.С.Нахимова создавался усилиями нескольких поколений историков, публицистов, мемуаристов и политиков. Жизнь и деятельность этого человека стала частью национального российского исторического мифа, в котором переплелись реальные события, их адекватные и неадекватные оценки, а также политические конструкты, актуальные для различных эпох. В статье показано, как разноплановые обстоятельства способствовали вознесению Нахимова на самую вершину отечественного пантеона, как социокультурные реалии второй половины XIX – начала XXI в. позволили этому безусловно заслуженному человеку стать символом российской военно-морской славы.

Анализ исторических источников показывает: во времена декабристов площадь их восстания именовали тремя способами – Сенатской, Исаакиевской, Петровской; наименование «Сенатская площадь» никогда не было официальным. Но исторические факты не имеют значения для тех, кто живет мифом исторической памяти. Борьба за историческую память нации является одним из способов борьбы за власть. Недавнее переименование площади Декабристов в Санкт-Петербурге – яркий эпизод этой борьбы. «Возвращение» исторического наименования представляет терминологическую спецоперацию. Она направлена на дискредитацию декабристской метафоры мятежа, которую непримиримая оппозиция примеряет к себе. Конфуцианское "исправление имен" привело лишь к подчеркиванию бунтарской символики места памяти вокруг Медного всадника. Сенатская площадь – давно уже не топоним, но хронотоп русской культуры. Время здесь остановилось. Упоминание Сенатской площади в любом контексте воскрешает в памяти русских людей славный день14 декабря 1825 года.

В статье исследуется сказание о Гильгамеше и «Илиада». Рассматриваемые произведения, хотя и созданы на мифологической основе, существенно отличаются друг от друга своим пафосом. По мнению автора, «Илиада» – гимн войне. Ее батальные сцены изобилуют картинами зверств, исковерканных трупов, потоков крови. Она воспевает ратные подвиги басилевсов, чей смысл жизни сводится к грабежу и охране награбленного. В противоположность ей сказание «О все видавшем» ставит на высокий пьедестал дружбу и сотрудничество как залог победы рода людского над противостоящими ему стихиями. Мировоззрение и религиозные верования шумеров были во многом лишены индивидуализма. Отсюда и колоссальное различие в психике шумеров и людей западной цивилизации. Мир шумеров широкий, охватывает естественное бытие, ставит природу и ее просторы выше родственного, эгоистического интереса. Этот мир, уравновешивая материальное и духовное, возвышает чувственное над рассудочным, обычно привносимым волевым усилием или желанием властного индивида, действующего своекорыстно.

Статья посвящена анализу служебной деятельности видного деятеля тайных обществ 1820-х гг. князя С.П. Трубецкого. Анализируется его поездка в Англию в 1819 г., его служба в качестве адъютанта Главного штаба русской армии, военно-полицейские обязанности, которые он выполнял, будучи дежурным штаб-офицером 4-го пехотного корпуса со штабом в Киеве (1825). Делается вывод о том, что служебная деятельность Трубецкого часто оказывалась связанной с выполнением специальных заданий правительства. Опыт, полученный на службе, Трубецкой использовал для построения антиправительственного заговора, а также для нейтрализации врагов этого заговора.

Политическая риторика России опирается на два «основных» мифа: миф власти и миф оппозиции. В мифе власти первое лицо государства выступает воплощением Георгия Победоносца, сокрушающего змия внешних врагов и их внутренних агентов. В мифе оппозиции борцы с власть имущими олицетворяются в качестве рыцарей-декабристов, вышедших на неравный бой с драконом самодержавия. Миф власти в приложении к бунтарям-декабристам выступает в качестве контрмифа. Критика ведется с двух трудно совместимых точек зрения. Первая принадлежит прагматикам, находящимся у власти. Технологи власти понимают, что переместить декабристов в ряды «плохих» героев черно-белой исторической памяти означает вышибить из-под всяческих несогласных очень важную точку символической опоры. Они без излишнего фанатизма занимаются переписыванием истории в пределах, предписанных служебной инструкцией. Совершенно по-другому ведут себя публицисты, группирующиеся вокруг СМИ различных православных организаций национал-патриотической ориентации. Православные монархисты — бескорыстные романтики изоляционистского авторитарного режима. Они убеждены, что вычеркнув декабристов из исторической памяти, русский народ начнет жить не по лжи, а по понятиям православия, самодержавия, народности.

В полемике с Ю.Шеррер И.В.Кондаков отмечает, что исследовательница предвзято интерпретировала культурное развитие современной России. Рисуемая Шеррер картина научной и общественной жизни в России далека от действительности. Российская культурология отнюдь не «единопоточна», а российское научное сообщество мировоззренчески и концептуально расколото.

Автор продолжает критическую линию рассуждений Ю.Шеррер о современных учебниках культурологии. По его мнению, их основной порок – полный разрыв с историческими реалиями, подмена их всевозможными надуманными абстракциями, что, в конечном счете, приводит к нарушению естественного соотношения между реальным, воображаемым и символичным в глазах юного поколения. На конкретных примерах показано, насколько слабо современные культурологи (многие из них в прошлом специалисты по «историческому материализму» и «научному коммунизму») знакомы с историческими реалиями, до какой степени неоправданными являются их претензии на всевозможные обобщения. В общем, по мнению автора, современные учебники культурологии способны сыграть не менее пагубную роль, нежели былые курсы научного коммунизма.

Рассматривается статья Ютты Шеррер и отклики на нее В.Булдакова и И.Кондакова. Оспаривается мнение Ютты Шеррер о современной культурологии как о «служанке» и идеологическом инструменте современной российской власти. Также критически оценивается идея о мифологизации «Серебряного века» (и, прежде всего, философии Н.А.Бердяева) в культурологии как о проявлении фундаменталистской национальной самоидентификации. Автор указывает на сложный и отнюдь не фундаменталистский генезис отечественной культурологии (воздействие идей Тартуско-Московской школы и т.д.) и наличие в ней далеких от тоталитаризма и фундаментализма тенденций.

Статья посвящена одному из ведущих деятелей Советского Союза М.А.Суслову. В ней впервые даётся попытка ответить на вопрос, чем этот человек был привлекателен для первых лиц в партии и государстве и почему И.В.Сталин, Н.С.Хрущёв и Л.И.Брежнев, может быть критически и даже пренебрежительно относившиеся к таким его чисто человеческим качествам, как чрезмерная суховатость в общении и полное отсутствие готовности к панибратству и крепким выражениям, тем не менее высоко ценили его обширную и цепкую память, способность разбираться в сложных международных и идеологических вопросах, трудолюбие и исполнительность, отсутствие непомерных амбиций, сгубивших немало других коллег в высшем советском руководстве. В статье также идёт разговор о том, насколько соответствует действительности закрепившаяся за ним благодаря стараниям либеральной интеллигенции слава, будто именно в нём персонально воплощены все неприглядные режима, питомцем которого он был и которому пытался служить «без страх и упрёка».

Статья посвящена проблемам современной культурологии, которая, по мнению автора, способствует созданию нового посткоммунистического человека и «человека культуры». В тесной связи с культурологией развивается цивилизационный подход к истории. В центре внимания автора оказывается проблематика «Серебряного века», открытая цивилизационным направлением российской гуманитарной науки. Для авторов культурологических учебников «Серебряный век» связан преимущественно с русской религиозной мыслью. Культура как религия – старая мысль символистов, вновь открытая культурологией. Данное течение гуманитарно-философской рефлексии и теории рассматривает рубеж XIX – XX вв. как эпоху духовного подъема, но происходит это ценой отказа от рассмотрения конкретных исторических фактов, в отрыве от реального экономического, политического, идеологического контекста. «Серебряный век» становится в современной России утопией, которая предлагается в качестве действенной модели, способной быть образцом для подражания. Статья является дискуссионным размышлением об апроприации прошлого, осуществляемой в идеологических целях.

Конфессиональный аспект оппозиции «свой–чужой» является одним из основных факторов самоидентификации, что особенно ярко проявляется в полиэтничных и поликонфессиональных ареалах, где традиция соседства славян-христиан с представителями других конфессий насчитывала несколько веков. Регионы, где проводились полевые исследования – от Буковины до Гродненщины – в этом плане представляют собой показательный пример, т.к. здесь на протяжении длительного времени (до Второй мировой войны) в тесном соседстве проживали православные, католики и униаты, христиане-баптисты, иудеи. Опыт непосредственного соседства не мог не оставить следа в народных представлениях о вере и культовых обрядах этнических соседей, что подтверждается живучестью фольклорных нарративов на тему религии и веры. Образ священнослужителя в народной картине мира также приобретает фольклорно-мифологические черты.

В статье рассматривается специфика почитания святых в народной традиции. В работе использованы как ранее публиковавшиеся материалы (XIX–XX вв.), так и новейшие, неопубликованные фольклорные записи, сделанные самим автором или его коллегами и хранящиеся в фольклорных архивах разных научных учреждений. На материале народных легенд, верований, календарных примет, пересказов книжных житий и др. текстов показывается, из каких компонентов формируется образ святого в народной культуре, какие признаки, черты, действия святого релевантны для фольклорной культуры, а какие нет. Среди таких черт называются и рассматриваются подробно следующие: внешний облик и социальный статус святого, действия и речевое поведение святого, имя святого и его интерпретация и др.

На основании архивных материалов и, прежде всего, фондов Московского охранного отделения рассмотрены конфликтные ситуации в Московском университете, возникавшие в конце XIX века и вызванные настойчивым стремлением студентов медицинского факультета отстоять свои права на получение полноценного высшего образования и обучение у достойных и уважаемых преподавателей. Рассказывается, как вследствие студенческого бойкота был вынужден подать в отставку самый знаменитый московский терапевт века, заслуженный ординарный профессор Г.А.Захарьин.

Во 60-е годы прошлого столетия Западную Европу и США сотрясали молодёжные бунты. На улицы выплеснулся причудливый коктейль из рок-н-ролла, пацифизма, анархизма, маоизма и экзотической мистики. Кульминацией стала так называемая Парижская весна 1968 года. Прошло ровно 40 лет. Юбилейные публикации выдержаны в романтических и ностальгических тонах. Что поделаешь, живописные и наивные «дети цветов» не могли выжить в каменных джунглях. Их идеализм оказался несовместим с жёсткими рациональными законами экономики и политики. Кто-то из бунтарей погиб, кто-то «продался буржуям» и заседает в Европарламенте. С точки зрения автора статьи, многие устои современного глобального миропорядка – это осуществлённые на практике лозунги Парижской весны. Казалось бы, что может быть общего у чиновников из Министерства образования Российской Федерации с парижскими студентами, которые выходили на демонстрации под лозунгами «Профессора устарели!» и «Дважды два уже не четыре!» Между тем, в основе всей современной так называемой «реформы образования» лежит установка на «освобождение» молодёжи от «лишних» знаний. Получается парадокс: прогрессивное (даже слишком) движение обернулось мракобесной реакцией. А длинноволосые борцы за «тотальное освобождение» вовсе не проиграли и не «продались». Тот общественный строй, который утверждается сегодня вместо капитализма, очень многим обязан бунтарям 1968 года. Если посмотреть с этой точки зрения, получится, что они всё-таки победили ненавистных буржуев. Но, видит Бог, лучше бы этого не делали…

Возникшую после распада советской государственности пропасть между историографическими школами России и Украины ликвидировать в последнее время не только не удалось усилиями ученых двух стран, напротив, она продолжает расти. Основная причина этого кроется в «парадигме» украинской историографии, направленной на идеологизацию и мифологизацию своей истории, а также фальсификацию наиболее противоречивых фактов. Возникновение, политическая природа и деятельность Центральной Рады как политического института, от которого берет свое идейное начало современная украинская государственность, является одним из наиболее мифологизированных моментов истории Украины XX столетия. Мифы о Центральной Раде, созданные украинскими историками носят не исторический, но явный политический характер, и направлены на фальсификацию общего исторического прошлого, необоснованные обвинения в адрес правительства России, и виктимизацию своей стороны. Подобное мифотворчество легко раскрывается с помощью действительно научного и объективного подхода к изучению истории. Однако, к сожалению, пока в украинской историографии будет доминировать производство мифов, а не научное изучение исторических фактов, диалог между историками России и Украины будет весьма затруднен.

Во второй части статьи анализируются социально-культурные и идейные предпосылки становления отечественной философии мифологии, которая формировалась во второй половине XVIII–начале XIX вв. в трудах первых отечественных историков и мифографов. Она была нацелена на поиск и разработку мировоззренческих и методологических установок конкретно-научного познания славянской мифологии. Период накопления эмпирических и теоретических предпосылок философии мифологии в России перерос в процесс ее непосредственного становления и продолжался вплоть до возникновения «мифологической школы» в отечественной фольклористике (1840–1850-е гг.). Эта школа вышла за границы частных теоретических обобщений, касающихся лишь славянской мифологии, и поднялась до понятийных абстракций всеобщей теории мифа. Ее наработки и достижения не потеряли значения вплоть до нашего времени.

Автор статьи обращается к исследованию древнерусских представлений о мире ангелов и демонов, о природе, происхождении и способностях бесплотных духов и об их влиянии на мир людей. Идеи, актуальные для книжности, изучаются в их эволюции от Средних веков к Новому времени: автор реконструирует древнерусские конвенциональные модели в контексте творений авторитетных на Руси раннехристианских авторов и прослеживает эволюцию общезначимых представлений Средневековья в «переходное» XVII столетие. Может ли бес убивать, творить материальные предметы или изменять окружающее, каковы границы власти зла в земном мире? Может ли ангел заблуждаться, грешить или не повиноваться воле Господа, каковы границы свободы Небесных духов? Древнерусские книжники и авторы XVII века давали разные ответы на эти, принципиальные для культуры, вопросы. Изменения, вторгающиеся в традиционные представления в XVII столетии крайне интересны и зачастую непредсказуемы; их изучение позволяет глубже понять уникальность эпохи, лежащий между Средневековьем и Новым временем.

В заключительной части статьи автор прослеживает трансформацию канонических древнерусских идей о природе и сущности чудес, творимых праведником, в ряде известных памятников XVII века. Речь идет, прежде всего, о двух автобиографических Житиях, написанных ранними идеологами старообрядчества – протопопом Аввакумом и иноком Епифанием, в пустозерской земляной тюрьме. Интересно, что жизнеописания, созданные в одно время, представляют разные модели взаимоотношений человека с Богом: в то время как Аввакум следовал традиционным агиографическим образцам, сочинение Епифания основано на идеях, типичных и в то же время новых для средневековой книжности. Этот феномен своеобразно отражает процесс эволюции, изменявшей многие основания древнерусской культуры на протяжении «переходного» XVII века.

Используя устные варианты армянского народного эпоса "Давид Сасунский", автор исследует первую часть эпоса, где повествуется о рождении из камня двух родоначальников героев сасунского племени. Детали, присутствующие в этих устных вариантах, позволяют углубиться в мифологические источники этого эпизода. Они восходят к самым древним периодам образования армянского народа и, в то же время, имеют много общего с мифологией соседних народов и даже древних славян. Автор показывает, как легенды, возникшие вокруг армянского святого Григора Нарекаци, не только пропитаны этими мифологическими образами, но и, в свою очередь, оказали взаимное влияние на дальнейшее развитие самого эпоса.

Статья написана в рамках работы над исследовательским проектом «Славянская мифология: итоги и перспективы междисциплинарных исследований». Цель проекта – выявить и интерпретировать с точки зрения новейших достижений славистики архаические элементы народной культуры, которые сохранились в языках, исторических и археологических источниках, фольклоре, обрядах и верованиях славян и в той или иной степени отражают комплекс мифологических представлений праславянской эпохи. Особо значимой в рамках данного исследования представляется «мифологическая» тематика, отражающая особенности восприятия истории носителями традиционной культуры. Именно поэтому столь привлекательным для авторов стал материал народных легенд, так или иначе отразивших историческое прошлое Руси и России. В статье рассматриваются сюжеты, связанные с представлениями о славянских божествах, крещении Руси и выборе веры, с основанием Киева, с отражением конфессиональной полемики. Материал книжных и устных источников показывает, что этот круг сюжетов подвергается «мифологической» обработке и в сфере средневековой книжности, и в фольклоре.

Статья представляет собой опыт исследования моделей тиранической власти, сложившихся в русской книжности XI–XVII вв. Автор выявляет и анализирует наиболее распространенные тогда способы описания конфликта между жертвой и государем-мучителем. Первоначальная идеологическая константа мученичества за веру дополняется новым прообразующим сюжетом, типологической основой которого стала история Каина и Авеля. Первые русские святые канонизированы Церковью именно как невинные страдальцы, по образу которых прочие жертвы смиряются перед своими убийцами и гонителями. Однако уже в домонгольской Руси формируется новая конвенциональная модель власти гордого и несправедливого единоверца. Такому государю нужно оказывать сопротивление, поскольку его полномочия не должны распространяться на души подданных. Постепенно эта идея приобретает эсхатологическую окраску, и с новой силой актуализируется мифологема раннехристианского мученика, выступающего против безбожной власти. Эсхатологические ожидания и пророческий протест в полной мере заявляют о себе в эпоху раскола. Семантической доминантой средневекового учения о власти на Руси являлась ее богоустановленность, что оказывало свое влияние и на дискурсивные практики.

Видения загробного мира играли очень важную роль в культуре средневековой Европы. Они позволяли человеку проникнуть в тайны будущей жизни, служили наглядной иллюстрацией церковной эсхатологии, устанавливали связь между миром живых и миром умерших, гарантировали легитимность существующих религиозных практик, а также выполняли многие другие функции. Историки давно и плодотворно используют тексты видений как источники по истории средневековой культуры, религиозной жизни и психологии средневекового человека. Но работа с текстами видений далеко не проста. Они говорят с человеком на сложном языке визуальных образов, который глубоко укоренен в христианской символике и далеко не всегда понятен современному исследователю. Мы часто не знаем, как эти тексты читались в Средние века, и какова была их аудитория. Как менялось отношение к ним с течением времени? Как их следовало понимать: буквально или аллегорически? Каково было восприятие видений загробного мира в ученой и народной культуре? Автор статьи пытается ответить на эти вопросы.

Предмет философии мифологии – основания мифотворчества и закономерности их исторического развития. В основе мифотворчества – конструирование сознанием неинтерпретируемой конкретно-чувственной образности. Такая способность сознания не исчезает с разложением первобытного общества, а транслируется от низших и исторически более ранних к высшим, более поздним культурно-историческим типам духовности. Исторические судьбы философии мифологии полны драматизма, характеризуются чередованием периодов бурного расцвета с периодами упадка и забвения. Отечественная философия мифологии формировалась на рубеже ХVIII–ХIХ вв. и была нацелена на разработку мировоззренческих и методологических установок конкретно-научного познания славянской мифологии. Период накопления эмпирических и теоретических предпосылок философии мифологии в России перерос в процесс ее непосредственного становления, начиная с работы П.М.Строева «Краткое обозрение мифологии славян российских» (1815г.), и продолжался вплоть до возникновения «мифологической школы» в отечественной фольклористике (1840–1850-е гг.).

Статья посвящена одному из аспектов темы «фольклор и история», а именно – отражению в народных легендах и преданиях сведений об исторических персонажах. Народные легенды, безусловно, не рисуют «биографический» портрет той или иной исторической личности; более того, под воздействием законов фольклорного повествования исторические персонажи приобретают фантастические качества, органично вписываясь в общую фольклорно-мифологическую картину мира. Как происходит трансформация исторических образов в фольклорном тексте, по каким законам фольклор включает исторические факты в свою художественную систему, с какими архетипическими образами соотносятся исторические персонажи – вот только некоторые вопросы, к которым обращаются авторы данного исследования. В статье представлены несколько фольклорных «портретов» исторических деятелей, оставивших след в народной памяти и «устной истории» – древнерусских князей, Петра I и Екатерины Великой, Наполеона. Публикация основана на материале, почерпнутом в первую очередь из архивных и полевых источников.

Свой долгий и славный подвижнический путь в литературе и общественной жизни А.И.Солженицын бездарно омрачил объемным – в тысячу страниц – двухтомным псевдоисторическим трудом «Двести лет вместе» о совместном проживании в едином Российском государстве русских и евреев. Остроумцы тут же окрестили книгу «Двести лет врозь». Это ироническое название как нельзя лучше передает дух и содержание лебединой песни нобелевского лауреата, так ярко выразившей старую черносотенную идею о том, что евреи являются не просто инородным телом в России, но всей своей деятельностью способствовали крушению российской государственности, духовности и культуры. Даже участие евреев в Великой Отечественной войне Солженицын умудрился подать так, что, согласно ему, евреи, в основном, отсиживались в тылу, а уж если каким-то образом и попадали на фронт, то чаще всего пристраивались там во всякого рода безопасных и теплых местечках и службах и всячески уклонялись от участия в боевых действиях. Если оба тома «Двухсот лет вместе» лживы и фальсифицированы от начала до конца, то глава «В войну с Германией» просто смердит антисемитизмом, которым Солженицын, как выяснилось, пропитан до мозга костей.

Ни одна книга не принесла столько горя и крови евреям, как «Протоколы сионских мудрецов». Во время Гражданской войны в России она была главным идеологическим обоснованием еврейских погромов и преследований евреев. Эту же роль они продолжили в нацистской Германии. В первой половине ХХ века «Протоколы» побили все рекорды своими тиражами. Однако, к вящему конфузу, книга века оказалась на поверку фальшивкой века. Ее состряпали агенты царской Охранки и впервые она была напечатана в декабре 1905 г. в Царском Селе – резиденции императора Николая II. И только в начале 20-х годов, когда «Протоколы» уже успели наводнить мир, выяснилось, что это всего лишь перелицованный памфлет французского публициста Мориса Жоли «Диалоги в аду между Монтескье и Макиавелли», написанный им еще в 1864 году и направленный против деспотизма Наполеона III.

Смутное время начала XVII века – необычный период в русской истории, им начинается "переходное" семнадцатое столетие, лежащее на перепутье между Средними веками и Новым временем. Династический кризис, пришедший со смертью последнего законного государя, сына Ивана Грозного, становится глубинным потрясением для культуры русского средневековья. "Великая Смута" поразившая страну в 1598 году и продолжавшаяся вплоть до избрания Михаила Романова в 1613г. – феномен, сложный для понимания современного человека. Автор статьи предпринимает попытку изучить самосознание людей в период "великого смущения", реконструировать представления, господствовавшие в умах современников бурных событий начала XVII века. Историко-феноменологическое исследование ориентировано на выявление и анализ топосов, символов и понятий, при помощи которых древнерусские книжники описывали происходящее, на реконструкцию мифов, существовавших в сознании средневековых авторов. Какие представления откроются нам при помощи подобной работы? Какими глазами смотрели современники на драматические события этого времени, что видели в необычных бедствиях, пришедших в страну? Для того, чтобы понять природу такого сложного культурного явления, каким была "великая Смута", автор предлагает обратиться к изучению мифореальности людей XVII века. Способно ли полученное здесь знание изменить наши представления о прошлом? Найти ответ на эти вопросы призвана статья, посвящённая первому царю Смутной России, знаменитому боярину на престоле, предполагаемому убийце царевича Димитрия – Борису Годунову.

На университетских кафедрах Израиля появилась «новая археология», отрицающая использование библейских текстов для трактовки археологических данных, не смотря на существующую традицию использовать любой древний текст, проясняющий результаты археологических изысканий. В достоверности библейского текста убеждали реальные археологические находки даже тех ученых, которые скептически относились к исторической традиции Израиля. «Новые археологи» подвергают сомнению библейское повествование о праотцах библейского народа, об исходе из Египта и завоевании Эрец-Исраиль. Такого рода скептицизм проявляют, как правило, те исследователи, которые для достижения своих политических целей утверждают, что Писание якобы было использовано сионистами для оправдания вытеснения арабов с их земель.

Если статья Д.Хазони касается методологических принципов «новой археологии», то Д.Конторер вскрывает ее политическую подоплеку. Современные израильтяне проявили податливость мощному психологическому давлению, которое всегда оказывалось на евреев и порождало множество ренегатов, усваивавших внушенный юдофобами образ еврейства. Именно это всегда было основной причиной еврейского антисемитизма. Автор делает вывод о том, что если идеи определенного рода востребованы социально, для них находится место в любой науке. Израильские ученые своими руками готовят идейную почву для будущего еврейского геноцида.

Статья посвящена изучению точки отсчета, с которой начинается идеологическое и культурно-цивилизационное противостояние России и Запада, выразившееся в создании в Европе эпохи Возрождения пропагандистского мифа о «Московии - угрозе христианскому миру». Появление этого мифа автор статьи связывает с Ливонской войной (1558–1583), первой в истории войной России с коалицией европейских стран. Впервые «русская тема» стала объектом интенсивного осмысления западными интеллектуалами и политиками эпохи Возрождения. При этом России «приписывались» исторические фобии, порожденные как внутриевропейскими проблемами, так и опытом общения Запада с Востоком в эпоху Крестовых походов. В результате облик России в европейской пропагандистской литературе мало соответствовал реальности, но вобрал в себя многие политические и культурные фобии европейцев. Образ России сочинялся по принципу моделирования «антимира», в нем пытались воплотить все «неевропейское», то есть варварское, нехристианское, инфернальное. Многие из порожденных временем Ренессанса исторических фобий до сих пор являются действующими апориями политики Запада в отношении России, причем Европа нуждается в подобном «антизеркале», в котором помещает свои пороки, не очень задумываясь, насколько это соответствует реальности. К этому сводится одна из исторических ролей, которую Россия играет в системе цивилизацией «Запад–Восток»: быть антимиром, без которого Европа не будет ощущать себя вершиной развития мирового сообщества.

Статья посвящена приемам и основополагающим мировоззренческим предпосылкам современных литературоведческих и культурно-исторических концепций. Претендуя на решение принципиальных вопросов гуманитарного знания, представители субъективистстких направлений делают своим основным оружием аргументы от идеологии и тем самым по-своему преодолевают установки позитивизма. Однако идеологически ориентированная гуманитаристика невольно оказывается союзницей постмодернистской эпистемологии. Исследовательский "эгоизм", потребительские сверхзадачи, противопоставленные коллективному опыту науки, завоевывают свободное интеллектуальное пространство. И теперь личное мнение или личная вера ученого, свобода его совести значат больше, чем реальность источникового сознания. Сравниваются два противоположных подхода к истории культуры, "консервативный" либерально-атеистический. И в первом и во втором случае авторы рассматриваемых концепций ссылаются на свою личную позицию как на важный научный факт и теоретическую модель. Странным образом противоположности дополняют друг друга: литературоведение, абсолютизирующее неизменное, и культурология, гипостазирующая становление без становящегося (процесс), оказывают в равной мере разрушительное и дезорганизующее воздействие на современную гуманитарную науку. Эти крайности нуждаются не столько в "примирении", сколько в диалектическом и творческом преодолении, обновляющем синтезе.

Американские представления о постсоветской России в последние десять лет изменялись от одной крайности к другой: от энтузиазма по поводу возможности ее мгновенной трансформации до пессимизма в отношении страны, которая не способна изменяться; от либерально-демократического универсалистского видения проблемы до прямого поношения самобытной незападной культуры; от оптимизма в отношении достижения высокого уровня международного сотрудничества до преувеличенных страхов перед российской оппозицией американской политике, а затем вновь к состоянию, близкому к эйфории по поводу союза против терроризма. С тем, чтобы преодолеть эти маятниковые колебания и стабилизировать американо-российские отношения, американцам необходимо избавиться от телеологических пророчеств российского будущего, а России следует избегать шагов, которые могут усилить негативные американские стереотипы.

Статья посвящена рассмотрению проблем развития государственной идеологии в XVII веке – последнем столетии существования Московского царства. Череда бурных событий, начатых Смутным временем, поставила перед государством и народом целый ряд сложных вопросов, от решения которых зависел весь дальнейший ход исторического развития России. Подобно многим другим державам, Российскому царству предстояло переосмыслить систему взаимоотношений между царем и народом и определиться в вопросе о том, какой должна быть власть: выборной или наследственной, ограниченной или абсолютной. Особую остроту получили взаимоотношения государства и церкви, преломившиеся в дальнейшей эволюции теорий «Москва – Третий Рим» и «Москва – Новый Иерусалим». Одним из коренных вопросов, стоявших перед российским обществом, была проблема отношения к возможности реформирования. Нелегкое, сопряженное с социальными взрывами и конфликтами, решение всех этих вопросов сделали XVII век в российской истории «столетием выбора».

Представления о «своем» и «чужом» народе, отразившиеся в народных этиологических легендах, наглядно демонстрируют наиболее универсальные мотивы, присущие фольклорному образу «чужого» этноса. Это верования о «первичности» своего этноса, его изначальной «правильности», о «нечеловеческой» природе чужих, об их «звериной» сущности или об их связи с потусторонним миром. При этом базовой в системе «фольклорной этнологии» была и остается идея этноцентризма, при которой положительная оценка «своих» и негативная оценка «чужих» часто дается в категориях мифологического мышления. Яркой особенностью народных нарративов на темы этнической идентификации является не только их устойчивость (статья построена на материале разных временных пластов – от XIX в. до наших дней), но и органичная связь с «всемирной историей» в ее фольклорной интерпретации, объединяющей и сотворение мира, и события Ветхого и Нового Заветов, и мифологизированные исторические факты.

Автор статьи предпринимает попытку реконструировать базовые элементы мифологии смерти, существовавшей в Московском государстве XV – XVII вв., и отвечает на ряд вопросов, которые обычно остаются вне поля зрения историков. Чем была смерть в культуре Средневековой Руси? Как объясняли ее причины и сроки прихода? Как древнерусский человек представлял себе переход в мир иной и загробное бытие души? Как он готовился к расставанию с земной юдолью? Как, в представлении средневекового человека, соотносился «частный» суд мытарств, ожидающий душу умершего сразу же за гробом, и Страшный суд, который уготован всему человечеству в конце времен? В Средние века мир мертвых и мир живых не были наглухо закрыты друг от друга. Души умерших могли являться живым, чтобы просить их о заступничестве, а живые не теряли надежду помочь своим умершим и верили в свою силу влиять на их загробную участь. В течение большей части русского Средневековья страх смерти и посмертного суда заглушался напряженным ожиданием последних времен, пришествия Антихриста и Страшного суда. Во второй половине XVII в. происходит постепенная смена эсхатологических моделей. Образ смерти становится все более устрашающим, в искусстве и церковной проповеди настойчиво утверждается мысль о тленности человеческой плоти и ужасе расставания человека с привычным ему миром. Происходит «индивидуализация смерти». Представления о смерти и загробном мире рассматриваются автором в контексте воззрений древнерусского человека на устройство Вселенной, человеческую природу и Божий промысел как движущую силу истории.

Статья построена на подлинных архивных документах и снабжена комментарием, имеющим характер чрезвычайно бережного отношения к авторам писем – Церетели, Бургиной и Николаевскому. Анна Михайловна Бургина эмигрировала из большевистской России в 1922 г., была помощницей Бориса Ивановича Николаевского – видного деятеля российской социал-демократии, исследователя отечественной и европейской политической истории, основателя партийного архива РСДРП, знатока, собирателя и публикатора архивных документов. В конце 1923 г. Николаевский отправил Бургину в Париж, боясь, что шедшие на ее берлинский адрес нелегальные письма от членов Бюро ЦК ушедшей на родине в подполье меньшевистской партии, как-то могут сказаться на судьбе ее родных. По его просьбе известный российский политик и общественный деятель Ираклий Георгиевич Церетели взял ее к себе секретарем. С конца 30-х гг. она была бессменным ассистентом Николаевского. Так уж получилось, что их архивное наследие разбросано по многим зарубежным и отечественным архивам в Москве, Санкт-Петербурге, Тбилиси, Париже, Амстердаме, Вене, Нью-Йорке, Стэнфорде, Иерусалиме. Только сейчас, когда, наконец, появилась возможность собрать их воедино, раскрываются нам неизвестные раньше страницы их жизни.

В статье рассматривается комплекс проблем, связанных с формированием империи как надэтнического единства. Культурная пестрота, сосуществование религий, языковое многообразие – все это, по мнению автора, непременные признаки империи. Но главным, определяющим ее, свойством становится единая идеология, строго регламентированный государственный культ. Империя как факт мировой истории предполагает во все времена главенство одной идеи, одной универсальной мифологии. Без ответа на вопрос, в чем же состояла специфика монгольской империи и возникшей на центрально-азиатском пространстве улусной системы, нельзя понять, как развивались впоследствии отдельные государства, входившие в состав Монголосферы. Для этого следует реконструировать саму мифологию монгольской империи. Веротерпимость и способность включать в орбиту своего влияния все новые и новые народы были продиктованы огромным воздействием тенгрианства как государственной религии и сложного культа. Для средневековых монголов земной и небесный миры сосуществуют как единство, нерасчленимое и неразложимое целое. Статья подводит некоторый предварительный итог изучению Монголосферы в мировой науке. Обзор подчинен анализу наиболее известных концепций, определявших на протяжении XVIII-XX вв. историографическую ситуацию в этой области исследований. Рассматривая несколько монголоведческих концепций, автор отдает предпочтение имманентному подходу в изучении источников, герменевтике исторических свидетельств о монголах.

Мальтийский Орден – государство с экстерриториальным статусом, расположенное в Италии. Его возраст насчитывает свыше девяти столетий, а история переплетена с прошлым и настоящим Европы и России. Возникший в Иерусалиме Орден менял свое местоположение, называясь то Орденом рыцарей Кипра, то Родоса, а с 1530 г. – Мальты, но всегда при этом оставаясь Орденом иоаннитов или госпитальеров. В XVI - XVII вв. он стал мощным военным государством, положившим конец турецкому владычеству на Средиземном море. Наибольшая активность во взаимоотношениях Мальтийского Ордена и России приходится на время царствования императора Павла I, заключившего в 1797 г. с Орденом Конвенцию и ставшего по просьбе руководства Ордена его Протектором. Когда. 12 июня 1798 г., после непродолжительного сопротивления, Мальта была сдана Наполеону Великим Магистром Фердинандом фон Гомпешем, никто из католических правителей Западной Европы не протянул Ордену руку помощи, но это сделал православный русский император. В последующей 200-летней истории Ордена были периоды приостановления его деятельности, сотрудничество с фашистскими правительствами Италии и Германии, вмешательство его влиятельного покровителя Ватикана, не раз остро стояла проблема суверенитета. В течение последних 100 лет Орден занимается проблемами благотворительности и милосердия и всеми силами пытается вернуться на Мальту.

Биография Г.А.Алексинското на фоне событий, к которым он был причастен, позволяет лучше понять особенности большевизма как явления не только политического, но и социокультурного, генетически связанного с ментальными чертами народного сознания и мироощущения интеллигенции в России. Яростный разоблачитель большевиков, сам в прошлом сторонник Ленина, Алексинский, однако, и в среде послеоктябрьской эмиграции был фигурой одиозной, сохраняя репутацию своеобразного большевика. Имелись в виду не взгляды – они не отличались постоянством, – а специфический стиль поведения, психологический рисунок личности этого деятеля. Вечный разоблачитель, он остался политиком-одиночкой и в свой звездный час, в момент публикации сенсационного заявления о связях большевистских лидеров с Германией. Патриотические настроения, на которые рассчитывали инициаторы акции и Алексинский, не обнаружили в условиях революции устойчивости и не помешали большевикам прийти к власти. Но одно из преимуществ большевиков перед их конкурентами состояло как раз в открытом разрыве с традицией моральных ограничений в политике. То, что на индивидуальном уровне оценивалось тогда как нравственная ущербность, было превращено в орудие революционной мобилизации народа и удержания власти.

В период между 1885 и 1905 г. традиционное представление американцев о России как о дружественной христианской империи сменилось миссионерским крестовым походом за реформирование отсталого самодержавия и освобождение угнетенного русского народа. Вопреки тому, что утверждали исследователи ранее, этот исторический сдвиг в американском мышлении возник не исключительно в результате все более реалистичного восприятия царистского угнетения или гнева, вызванного экспансией России на Дальнем Востоке. Для того чтобы в полной мере понять эту фундаментальную переориентацию, историкам следует изучить также то, как американцы стали направлять свое евангелическое рвение на Россию и как они переосмысливали расовый статус русского народа. Рассматриваемый в таком свете, крестовый поход за "свободную Россию" может быть понят как часть глобального расширения цивилизаторской миссии Америки. Вознаграждающим результатом этого процесса стало укрепление уверенности в особых достоинствах и добродетелях США. Таким образом, в периоде 1885-1905 гг. можно видеть ранние истоки как продолжающегося уже в течение века порыва к перестройке России, так и долговременной тенденции отношения американцев к России как к "темному двойнику" или "воображаемому двойнику" США.

Губернатор был наиболее характерным представителем мира высшей российской бюрократии в произведениях русских писателей XIX века. Литературные источники отразили различия в отношении к губернатору разных сословий и социальных групп, а также преувеличенные надежды, нередко возлагаемые на начальника губернии общественным мнением. В то же время, как видно из литературных произведений, широкие представления самого губернатора о своей миссии сочетались со стремлением быть не столько «хозяином» и начальником губернии, сколько посредником и арбитром, а также центром губернской светской жизни.

Исследователь германской истории С.В.Оболенская представляет политический портрет одного из самых влиятельных и широко известных государственных деятелей Европы XIX в. О.ф.Бисмарка. Она пытается взглянуть на Бисмарка сквозь призму его молодых лет, когда складывались основы его профессиональных качеств политика и дипломата и формировался характер. В работе последовательно опровергаются некоторые устойчивые стереотипы, в том числе мифы советской историографии, раскрывается сложность и противоречивость личности Бисмарка и его политики. После завершения объединения Германии целью внешней политики Бисмарка, как отмечает автор, стало не развязывание войны, а сохранение мира в Европе. Однако предотвратить общеевропейскую войну Бисмарку удалось ценой роста милитаризма и усилением розни между европейскими государствами, что в конечном счете все-таки привело к Первой мировой войне.

Статья посвящена отношению в России к пресловутому мифу о всемирном заговоре евреев и масонов. Миф сложился в конце 19 века в русле эволюции русского консерватизма и явился результатом целенаправленного мифотворчества. До февральской революции 1917 года правомонархические организации пытались с его помощью укрепить свое влияние на правящие круги, затем он приобрел антикоммунистическую направленность как одна из версий, объясняющих крушение старого порядка. В СССР реанимация мифа произошла в годы апогея сталинизма, но и в настоящее время он имеет своих распространителей и приверженцев, возвратившись к первоначальному, псевдопатриотическому облику. Прослеживая особенности каждого из этапов бытования мифа и рассматривая среду его восприятия, автор сопоставляет мифологемы с реальной историей русского масонства, масштабы и значение которого в событиях начала 20 века явно преувеличены.

В статье рассматривается версия о "превентивном характере" войны гитлеровской Германии против СССР в 1941 г., которая в последние годы имеет хождение в исторической литературе и средствах массовой информации. На фактах и документах показано, что Кремль не имел намерений нападать на Германию, а боевые возможности Красной армии не позволяли рассчитывать в случае войны на успех широкого стратегического наступления против вермахта, сильнейшей армии мира в то время. Причины наших неудач в начале войны автор видит в неадекватной оценке международной обстановки советским политическим руководством, в просчетах командования Красной армии, во взглядах на характер предстоящей войны и в оценке сил противника. На подготовке СССР к войне сказывалась и отсталость страны, недавно вставшей на путь индустриализации, от развитых капиталистических стран.

На основе германских документов рассматривается специальная операция гитлеровских спецслужб по дезинформации политического руководства и военного командования СССР относительно военно-политических намерений Германии в 1941 году и сроках ее возможного военного выступления против СССР. Рассматриваются использовавшиеся германскими спецслужбами дезинформационные версии и методы их распространения, дается ответ на вопрос, почему советское руководство медлило с отданием войскам приграничных округов распоряжения о переходе в состояние полной боевой готовности.

Статья посвящена спорному направлению современной исторической науки, теории утраченных альтернатив и виртуальным "ролевым" играм. Автор очерка рассматривает как гносеологические вопросы (вопросы метода гуманитарных дисциплин), так и конкретное содержание альтернативных исследований. В центре внимания оказывается проблема этоса (моральных норм) новейшей исторической науки. Какова социальная ответственность историка, как далеко мы должны идти в поисках истины, в чем заключается нравственность интерпретатора, воссоздающего несуществующую историческую действительность – на эти и другие вопросы отвечает исследователь.

Статья посвящена истории создания и деятельности конспиративной организации придворной российской аристократии "Священная дружина", целью которой по официальной версии была охрана императорской семьи и борьба с "революционными лжеучениями". Но проведенный автором анализ деятельности и перспектив, намеченных "дружинниками", показывает, что на самом деле эта организация была создана для осуществления политического контроля над спецслужбами. Проводится аналогия между идеологической контрразведкой внутри КГБ СССР и "Священной дружиной". Автор считает, что поднятые им вопросы, касающиеся истории "Священной дружины", взаимоотношения советского КГБ и советской партийной элиты, не могут не быть предметом интереса современных российских политиков.

Статья посвящена анализу характерных для В.И.Ленина методов государственного управления, а также разбору его представлений об эффективности государственного аппарата. В качестве материала для анализа служит деловая переписка Ленина на посту главы советского правительства. Анализ показывает, что к особенностям ленинского менеджмента относится полное игнорирование всех формальных характеристик государства, таких как организационное устройство, функциональная специализация или уровень компетенции. Ленин представлял госаппарат как совокупность людей, различимых не должностью или положением в структуре, но исключительно личными качествами. Искусство госуправления для Ленина заключалось в предельно свободном манипулировании людьми, сочетающемся с возложением ответственности за все на специально назначаемых чрезвычайных комиссаров. В статье сопоставляются ленинские методы управления с характерными методами современного российского правительства.

Проблема интерпретации исторических источников выступает в современной гуманитарной науке на первый план. Связано это с поступательным развитием теоретического источниковедения, которое сегодня ставит своей задачей определить наиболее корректные и объективные пути истолкования текста. При этом главным предметом исторического исследования является уже не достоверная "реальность" прошлого, но точка зрения автора, творца источника. Так устанавливаются особые субъект-субъектные отношения ученого и "чужого" сознания, фрагменты которого запечатлены в памятниках прошлого. При этом сам исторический текст выступает в качестве единственной достоверной реальности, важнейшей составляющей самого познавательного процесса. Однако эта позиция не может быть целиком принята без сопутствующих оговорок. Полемике вокруг теоретических споров в современной гуманитарной науке и посвящена эта статья.