В статье рассматривается современная ситуация и вопросы переструктурирования политики в результате проведения антитеррористической операции в Афганистане в Центральной Азии и среднеазиатском регионе. Весь макрорегион в той или иной мере поддерживает борьбу с терроризмом, но в русле этой борьбы происходит просачивание в регион США, которые разыгрывают там свою военно-политическую и экономическую игру. Одновременно происходит оттеснение Китая и вытеснение России, ставятся под контроль сырьевые ресурсы и транспортная инфраструктура. Во всех странах наращиваются и поддерживаются США атаки оппозиции на власть и происходит резкое увеличение количества осей раскола и размежевание населения и элит. Хаотизируется все политическое пространство, социальная структура становится все более фрагментарной, что приводит к наращиванию неустойчивости. Показано, что в Афганистане не произошло ничего, кроме роста нестабильности и… роста производства наркотиков. Это одно из свидетельств того, что мир начинает строиться иначе: на периферии создают управляемую нестабильность и одновременно способствуют стагнации. Новая «большая игра» – это гонка вооружений и одновременно гонка завоевания наркотерриторий. «Разборки» между потенциальными хозяевами мира приводят к построению периферии архаизированного типа. Сегодняшняя ситуация характерна и тем, что идеология как форма классического сознания и классического модерна подменяется магией, присущей одновременно и постмодерну и архаике. Их синтез чудовищен. Для сопротивления тем, кто насаждает архаизацию, необходима мобилизация всех здоровых сил общества на борьбу с его туземнизацией.

Проведенный в статье анализ опубликованных в КНР данных показывает, что американская администрация в период после 1970 г., скорее всего, сильно недооценивала как уровень развития стратегических сил Китая, так и проблемы, которые их развитие в состоянии создать для Соединенных Штатов при переходе Пекина от пассивной внешней политики к активной. Выдвигается ряд аргументов в пользу той точки зрения, что американская политика в течение последних трех десятилетий была в целом (за исключением политики в отношении тайваньской проблемы) такой, какой ее хотели видеть в Пекине, и что она далеко не оптимальна с точки зрения государственных интересов США.

В период между 1885 и 1905 г. традиционное представление американцев о России как о дружественной христианской империи сменилось миссионерским крестовым походом за реформирование отсталого самодержавия и освобождение угнетенного русского народа. Вопреки тому, что утверждали исследователи ранее, этот исторический сдвиг в американском мышлении возник не исключительно в результате все более реалистичного восприятия царистского угнетения или гнева, вызванного экспансией России на Дальнем Востоке. Для того чтобы в полной мере понять эту фундаментальную переориентацию, историкам следует изучить также то, как американцы стали направлять свое евангелическое рвение на Россию и как они переосмысливали расовый статус русского народа. Рассматриваемый в таком свете, крестовый поход за "свободную Россию" может быть понят как часть глобального расширения цивилизаторской миссии Америки. Вознаграждающим результатом этого процесса стало укрепление уверенности в особых достоинствах и добродетелях США. Таким образом, в периоде 1885-1905 гг. можно видеть ранние истоки как продолжающегося уже в течение века порыва к перестройке России, так и долговременной тенденции отношения американцев к России как к "темному двойнику" или "воображаемому двойнику" США.

После смерти Петра I долгое время ему не было достойной замены. Тем не менее, у его наследников хватило способностей для понимания необходимости заключения союзов с крупными европейскими государствами для того, чтобы не оказаться в дипломатической изоляции на случай возникновения масштабного кризиса в странах "восточного барьера". Россия хотела сохранить роль активного субъекта международных отношений для решения своих внешнеполитических задач. С этой целью она использовала, правда, не всегда умело, европейскую расстановку сил, определявшуюся франко-австрийским соперничеством на континенте и франко-английским – в колониальном мире. Общим итогом развития международных отношений в 18 веке было формирование тех компонентов европейской системы, часть из которых просуществовала до Крымской войны, другая – до Первой мировой. В Европе доминировали пять великих держав: Англия, Франция, Австрия, Россия и Пруссия.

Первоначальное евразийство было движимо пафосом протеста против эмигрантского политиканства. Спасение России оно видело не в новых политических потрясениях, а в сохранении и преумножении ее духовного и творческого потенциала. Но соблазненные быстрым успехом и перспективой влияния на внутрироссийские процессы евразийцы сами вскоре перешли к сочинению скороспелых и широковещательных историософских и политологических концепций, не лишенных пропагандистского и откровенно демагогического заряда. Публикуемые письма Г.В.Флоровского свидетельствуют о том, насколько болезненным для самого евразийства оказался этот отход от первоначальных задач, приведший в конечном счете к его расколу и деградации. События 11 сентября 2001 г. высветили новую глобальную ситуацию, формирующуюся систему мировых связей. Кроме того, они стали триггером для системных действий, которые, если обобщить происходящее, являются "новым империализмом", т.е. активной политикой, нацеленной на опережение событий (прообраз будущей американской "доктрины упреждающих действий"). Одновременно с возвышением США очерчиваются также горизонты развития иного планетарного субъекта – экономистичного универсума Нового Севера, порождения универсальной "штабной экономики" и процесса транснационализации элит. Параллельно расширяется сфера прежнего Юга, оценки которого разнятся в диапазоне от "источника жизни", поддерживающего существование стареющего Запада, до "нового варварства", удушающего цивилизацию. Мировой Север и мировой Юг обретают глобальные пропорции, сосуществуя на единой планете, но представляя все более разнящиеся миры, обладающие различным историческим целеполаганием. На сегодняшний день прочерчиваются, пожалуй, два стратегических сценария развития событий. Одна логическая траектория, чей дизайн достаточно внятен, - мирное завершение строительства геоэкономического каркаса, или, проще говоря, создание глобальной эмиссионно-налоговой системы. Однако если наметившаяся каталогизация планеты окажется своеобразной иллюзией (истоки которой коренятся в механистичных представлениях эпохи Просвещения) и, соответственно, мир все чаще будет спотыкаться о возникающие турбулентности, то усилится стратегия, связанная с проведением упреждающих действий в сфере мировой политики, с утверждением динамичной системы управления процессами в качестве новой социальной нормы