В статье рассматривается едва ли не самый главный императив, определявший цели, методы и содержание внешней политики России на протяжении всей ее истории, – императив безопасности в традиционном смысле слова. Автор утверждает, что для Киевской Руси, Московии и, в меньшей степени, для Российской империи, геополитическая экспансия являлась вынужденным ответом на исходившие извне многочисленные угрозы самому существованию государства. Такой способ решения проблемы выживания сочетался с дипломатическими стратегиями, направленными на защиту национальных интересов России путем полноценного участия ее в системе международных отношений в Европе и Азии. Имперский механизм снабдил самодержавную власть наиболее эффективными материальными и моральными средствами реализации этих интересов во внешнеполитической сфере.

В статье сформулированы конкретные предложения, с которыми Россия могла бы выступить в ответ на расширение ЕС на восток. Автор полагает, что нашей внешней политике на европейском направлении следует быть более активной. Москва должна инициировать подписание ряда документов, которые бы регулировали отношения России и ЕС после расширения, и как ключевой документ – новый, более равноправный и глубокий договор о партнерстве и сотрудничестве с формулировками ясных перспектив и целей российско-европейского взаимодействия. При этом России следует исходить из того, что при всем желании и культурно-цивилизационной близости ей все же не суждено в обозримой перспективе стать членом Европейского Союза. Поэтому наиболее выгодной моделью отношений с ЕС является модель ЕС–США, где Россия может стать третьим равноправным игроком (разумеется, при условии выхода из нынешнего социально-экономического кризиса). Наши отношения с ЕС должны быть похожи на отношения двух купцов-соотечественников: ценности общие, но интересы конкурентные. ЕС выгоднее иметь на восточной границе преуспевающую и сильную Россию, чем "серую зону" нестабильности. Ведь если российское государство вдруг исчезнет, то непонятно, как и с кем на его территории европейцы будут взаимодействовать.

В заключительном разделе статьи речь идет об аксиоматических основаниях новой беспредпосылочной герменевтики исторических источников. Особенности предложенного метода становятся понятными при сопоставлении его аксиоматики с теоретическими положениями Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, А.С. Лаппо-Данилевского, Г.-Г. Гадамера и др. Предпосылки реконструкции первоначального смысла источников могут быть только общеметодологическими, но сама реконструкция не должна содержать ответов и не должна предвосхищать выводов конкретного исследования. Встреча с “чужим” сознанием всегда неожиданна. Кроме того, источниковедение культуры основывается на принципе дополнительности и не исключает творческого взаимодействия с другими методами, не ставит под сомнение саму возможность междисциплинарного синтеза.

В отзыве рассматривается проблема соотношения понимания человека иной культуры с пониманием этой культуры как целого. А.Л.Юрганов, по мнению автора отзыва, корректно выявляет изъяны в позициях своих предшественников, вполне оправданно критикует ряд подходов к проблеме признания чужой одушевленности. Автор отзыва помещает проблемы источниковедения культуры в широкий историографический контекст. В историческом познании мы стремимся пробиться от “материальных, объективных обнаружений” - исторических источников к культурным механизмам. М.Ф. Румянцева обращается к теоретическому наследию А.С. Лаппо-Данилевского и рассматривает его вклад в отечественную теорию исторического познания и культурно-исторических исследований.

Автор развернутой рецензии на статью А.Л. Юрганова рассматривает перспективы развития современной гуманитаристики и, в частности, исторической науки. М.Р. Майзульс уверен в том, что противопоставление двух направлений современной истории в сфере изучения культурных практик — исторической антропологии и исторической феноменологии — малоплодотворно. Единственный выход из сложившейся методологической коллизии — примирение двух точек зрения. История ментальностей и новая практика изучения прямых высказываний должны в будущем сосуществовать. В рецензии рассматриваются фундаментальные познавательные предпосылки такого заметного явления новоевропейской науки как Школа “Анналов”.

В реплике А.В. Каравашкин от своего лица подводит предварительный итог дискуссии. Автор считает, что очевидная разница позиций, отличающая участников полемики, не перечеркивает и заметной общности взглядов. В первую очередь это касается признания историко-феноменологического подхода, который лишь сейчас оформился как вполне самостоятельный научный метод. О перспективах исторической феноменологии можно будет говорить, лишь учитывая широкий историографический контекст Нового времени. Автор отзыва обращает внимание на такую актуальную проблему как соотношение структурно-семиотического метода и “беспредпосылочной герменевтики”, которую сторонники исторической феноменологии рассматривают как важнейшую составляющую источниковедения культуры. В отзыве содержатся и возражения некоторым оппонентам А.Л. Юрганова.

На основе малоизученных фрагментов эпистолярного наследия выдающегося американского дипломата и историка Джорджа Кеннана, а также ряда других материалов, в статье прослеживается эволюция восприятия этой незаурядной личностью сложных перипетий международной политики начиная с предвоенного кризиса 30-х гг. и кончая первыми признаками сближения между двумя сверхдержавами послевоенного мира в конце 50-х гг., насыщенных драматическими событиями и близостью военной конфронтации двух блоков. Непримиримый противник сталинизма и автор доктрины «сдерживания» коммунизма посредством критического переосмысления опыта «холодной войны» и собственного отношения к причинам ее возникновения и последствиям, Кеннан приходит к мысли о неоправданности и непродуктивности вывода о том, что всеобщая безопасность зиждется на избыточной враждебности к Советскому Союзу и сохранении гонки атомных вооружений. Интеллектуальная биография Джорджа Кеннана – пример неокончательности любых суждений о генезисе «холодной войны», научной несостоятельности рассмотрения ее вне исторического контекста, без учета всех для той или иной страны внутренних и международных факторов.

Представления о «своем» и «чужом» народе, отразившиеся в народных этиологических легендах, наглядно демонстрируют наиболее универсальные мотивы, присущие фольклорному образу «чужого» этноса. Это верования о «первичности» своего этноса, его изначальной «правильности», о «нечеловеческой» природе чужих, об их «звериной» сущности или об их связи с потусторонним миром. При этом базовой в системе «фольклорной этнологии» была и остается идея этноцентризма, при которой положительная оценка «своих» и негативная оценка «чужих» часто дается в категориях мифологического мышления. Яркой особенностью народных нарративов на темы этнической идентификации является не только их устойчивость (статья построена на материале разных временных пластов – от XIX в. до наших дней), но и органичная связь с «всемирной историей» в ее фольклорной интерпретации, объединяющей и сотворение мира, и события Ветхого и Нового Заветов, и мифологизированные исторические факты.

Статья А.Л.Юрганова – весьма интересное явление современной российской историографии. В то же время эта работа свидетельствует об особых трудностях, которые возникают у историков в связи с определением самого предмета истории культуры России. Кроме того, в статье затронут целый спектр общетеоретических положений большой важности. Ряд тезисов и суждений автора представляются, тем не менее, далеко не бесспорными. Это касается оценки историографической ситуации на Западе. Само понимание соотношения “сознательного” – “бессознательного” лишено привычной для российских исследователей жесткой определенности. Вместе с тем следует приветствовать то, что А.Л. Юрганов стремится к обновлению норм и правил академической работы.

И.Н. Ионов обращает внимание на актуальность обсуждаемой статьи, ее безусловную эвристическую ценность. Вместе с тем, по мнению автора отзыва, в рецензируемой работе феноменологический подход только постулируется и при этом не выражено отношение историка к широкому кругу современных вариантов феноменологии. Феноменологический подход к истории не сводится только к “беспредпосылочной герменевтике” текста. Необходимо иметь в виду герменевтику способов восприятия историка в связи с ценностными ориентирами исторической памяти общества.