Представление о власти царя-самодержца, наследующего власть от отцов, принадлежащего к Богоизбранной династии, окончательно сложились в России в XVI в. Однако уже в конце XVI столетия, после смерти бездетного Федора Ивановича, эти представления потерпели крах. В результате была создана новая модель обретения царя – канон избрания монарха. Этот шаг знаменовал радикальную смену представлений о власти. Бытованию канона и влиянию, которое он оказал на культуру XVII в., посвящена статья.

Средневековый дьявол не только отец лжи, но и настоящий мастер иллюзий, перевоплощавшийся в любые обличья (от насекомых и диких зверей до людей и ангелов). Эти маски подробно описываются в византийской и древнерусской агиографии. Статья анализирует роль дьявольских наваждений и превращений в древнерусской демонологии и сопоставляет их функции в восточно- и западно-христианской традиции. Авторы также рассматривают семиотические приемы, которые средневековые художники применяли для визуализации

Во второй части статьи авторы продолжают сравнивать роль, которую концепт дьявольских наваждений играл в религиозном воображаемом христианского Запада и Востока. Они рассматривают приемы, которые средневековые мастера использовали для визуализации превращений дьявола, и анализируют логику «перевода» текста в изображение, который неизбежно подразумевает «зазор» между двумя семиотическими системами.

Антихрист – ключевая фигура апокалиптических пророчеств, последний и главный враг Церкви, который явится перед Концом света. В средневековой христианской книжности встречаются самые разные идеи о том, каковы будут его облик и природа. В то же время иконография Антихриста удивительно подвижна. В разных композициях Враг предстает в виде семиглавого монстра, пятнистого зверя, обаятельного юноши, властного императора. В циклах изображений его фигура включает образы грусти, торжества, ярости, триумфа, страха. На Руси образы Антихриста широко распространились лишь на закате Средневековья, со второй половины XVI в. В статье рассматривается семиотика этих многочисленных и вариативных изображений. Кроме того, проводится обзор раннехристианских текстов и европейской визуальной традиции, которые повлияли на формирование русской иконографии Врага.

Иконография Антихриста в средневековом искусстве удивительно подвижна: «сына погибели» изображали в виде семиглавого монстра, пятнистого зверя, трехглазого юноши, властного императора или римского понтифика. К нему применимы визуальные фигуры грусти, торжества, ярости, триумфа и страха. Циклы миниатюр разворачивают перед читателем динамичную картину «преображений» апокалиптического Врага. На Руси образы Антихриста широко распространились лишь на закате Средневековья, с XVI в. Во второй части статьи рассматривается семиотика этих многочисленных и вариативных изображений. Автор проводит обзор европейской и русской иконографии, сопоставляя визуальные и книжные «портреты» Антихриста.

Автор статьи обращается к исследованию древнерусских представлений о мире ангелов и демонов, о природе, происхождении и способностях бесплотных духов и об их влиянии на мир людей. Идеи, актуальные для книжности, изучаются в их эволюции от Средних веков к Новому времени: автор реконструирует древнерусские конвенциональные модели в контексте творений авторитетных на Руси раннехристианских авторов и прослеживает эволюцию общезначимых представлений Средневековья в «переходное» XVII столетие. Может ли бес убивать, творить материальные предметы или изменять окружающее, каковы границы власти зла в земном мире? Может ли ангел заблуждаться, грешить или не повиноваться воле Господа, каковы границы свободы Небесных духов? Древнерусские книжники и авторы XVII века давали разные ответы на эти, принципиальные для культуры, вопросы. Изменения, вторгающиеся в традиционные представления в XVII столетии крайне интересны и зачастую непредсказуемы; их изучение позволяет глубже понять уникальность эпохи, лежащий между Средневековьем и Новым временем.

В заключительной части статьи автор прослеживает трансформацию канонических древнерусских идей о природе и сущности чудес, творимых праведником, в ряде известных памятников XVII века. Речь идет, прежде всего, о двух автобиографических Житиях, написанных ранними идеологами старообрядчества – протопопом Аввакумом и иноком Епифанием, в пустозерской земляной тюрьме. Интересно, что жизнеописания, созданные в одно время, представляют разные модели взаимоотношений человека с Богом: в то время как Аввакум следовал традиционным агиографическим образцам, сочинение Епифания основано на идеях, типичных и в то же время новых для средневековой книжности. Этот феномен своеобразно отражает процесс эволюции, изменявшей многие основания древнерусской культуры на протяжении «переходного» XVII века.

Статья посвящена интересному и характерному феномену современной отечественной историографии – феномену «парадокса». Автор обращается к рассмотрению методологических принципов историков, изучающих сознание (представления, «ментальность») средневековых людей. Распространённые здесь исследовательские стратегии основываются на диаметрально разных предположениях: в то время как некоторые медиевисты утверждают неизменность понятийного аппарата человека в веках, другие обосновывают принципиальное отличие средневекового мышления от мышления наших современников. Тем не менее в рамках обоих направлений признаётся наличие «парадоксов», существующих в средневековых памятниках и в сознании людей прошлого. К настоящему моменту можно говорить о попытках утвердить в исторической науке объяснительной «теории парадоксов». Автор статьи стремится обнажить неверифицируемые допущения (гипотетическое знание) в трудах историков, которые не только привносят «парадоксы» в изучаемые источники, но и наделяют их объективной природой. Обнаружение «парадокса» в историческом памятнике и сознании средневекового человека представляются результатом определённых объяснительных установок, принимаемых историком в ходе работы с материалом или до обращения к самим текстам. Рассмотрение этих проблем на материале конкретных исследовательских трудов подводит к актуальному вопросу о практиках «объяснения» и «понимания» в истории и о выработке методологических принципов, необходимых для верифицированного изучения самосознания человека и эпохи.

Смутное время начала XVII века – необычный период в русской истории, им начинается "переходное" семнадцатое столетие, лежащее на перепутье между Средними веками и Новым временем. Династический кризис, пришедший со смертью последнего законного государя, сына Ивана Грозного, становится глубинным потрясением для культуры русского средневековья. "Великая Смута" поразившая страну в 1598 году и продолжавшаяся вплоть до избрания Михаила Романова в 1613г. – феномен, сложный для понимания современного человека. Автор статьи предпринимает попытку изучить самосознание людей в период "великого смущения", реконструировать представления, господствовавшие в умах современников бурных событий начала XVII века. Историко-феноменологическое исследование ориентировано на выявление и анализ топосов, символов и понятий, при помощи которых древнерусские книжники описывали происходящее, на реконструкцию мифов, существовавших в сознании средневековых авторов. Какие представления откроются нам при помощи подобной работы? Какими глазами смотрели современники на драматические события этого времени, что видели в необычных бедствиях, пришедших в страну? Для того, чтобы понять природу такого сложного культурного явления, каким была "великая Смута", автор предлагает обратиться к изучению мифореальности людей XVII века. Способно ли полученное здесь знание изменить наши представления о прошлом? Найти ответ на эти вопросы призвана статья, посвящённая первому царю Смутной России, знаменитому боярину на престоле, предполагаемому убийце царевича Димитрия – Борису Годунову.