Современная российская действительность не создает настоящей событийности. То, что происходит у нас, есть ожидание уже случившегося. И с этой точки зрения главным событием 2002 г., как и предшествующих, следует считать крах СССР и крах коммунизма. На Западе утверждают, что коммунизм, как и фашизм, – два главных врага человечества, которые побеждены либерализмом. Эта ложь, которую бесспорно опровергают такие авторитеты, как Черчилль и Рузвельт, точно знавшие, что фашизм был разгромлен именно коммунизмом, уже "аукается ее авторам. Угробив коммунизм (растлив, но не победив) и приравняв его к фашизму, западная цивилизация потеряла свой последний шанс – необходимый для борьбы прогрессистского гуманизма с атакующим мракобесием идейно-мобилизационный ресурс. Главный ресурс в условиях конфликта цивилизаций, где силовое превосходство ничего не решает. Что же касается России, в ней произошла социальная гибридизация – сращивание худших черт советского социализма с худшими чертами криминального "будто бы капитализма". Запущен страшный процесс, который способен превратить российскую государственность в ничто. Большая часть СМИ в преддверии грядущих цивилизационных конфликтов работает на разложение армии, народа, общества, элиты, т.е. на смерть страны.

Россия на обозначившемся переломе эпох переживает один из наиболее опасных для социального организма видов кризиса – кризис смысла. Что выражается в транзитности предлагаемых рецептов развития, непрочности социального контракта между властью и народом, неустойчивости положения государства в международном сообществе, наконец, в отсутствии «национальной корпорации» элит, объединяющей носителей этих смыслов. В статье анализируются предпосылки для создания российской системы стратегического анализа и планирования: описываются современные системы и методы прогнозирования будущего; социально-культурные основания современной глобальной ситуации; высказываются отдельные соображения, касающиеся нынешнего непростого внешнего и внутреннего положения России, а также перспектив ее развития. Особое внимание уделено феномену «нового класса» транснациональной элиты («четвертого сословия»), генетически связанного с интеллектуальным производством и формированием информационно-коммуникационной сферы, в частности. Стратегический союз этой социальной группы с мобильной частью «третьего сословия» предопределил характер доминирующих трендов, связанных с формированием геоэкономического универсума и становлением превентивной системы глобальной безопасности.

В статье анализируются объективные и субъективные факторы, способствовавшие сохранению «долгого мира» в Европе в период с 1815 по 1853 г. Важное значение в данном случае имели не только решения Венского конгресса, но и умение правителей великих держав воплотить их в жизнь. Ведущая роль в поддержании европейской стабильности перед лицом двух главных угроз – революции и восточного вопроса – в конечном итоге принадлежала Александру I и Николаю I, ибо именно Россия после 1815 года являлась государством, обладавшим наибольшими возможностями для подавления деструктивных процессов в сфере международных отношений.

В статье анализируются две основные проблемы: динамика численности и этнонациональной структуры населения стран ЦА, а также его общий уровень и условия жизни. На основе массовых статистических материалов, в том числе всеобщих переписей и обследований жителей стран региона, раскрывается картина резкого сокращения численности и удельного веса славянского (европейского) населения и повышения доли титульного. Изучение динамики показателей рождаемости и фертильности позволяет сделать вывод о том, что в ближайшие годы произойдет дальнейшее снижение темпов роста численности населения во всех странах ЦА. В период глубокого экономического кризиса в 2–4 раза (а в Таджикистане – еще значительнее) снизилась реальная заработная плата рабочих и служащих, составляя не более нескольких десятков долларов. Даже и во второй половине 90-х годов, т.е. на протяжении восстановительного периода, она все еще оставалась на 20–40% (а в Таджикистане – даже на две трети) ниже максимального докризисного уровня. Представлены результаты изучения потребления домашними хозяйствами и движения розничного товарооборота, которое в целом сходно с изменением реальной заработной платы. Рассматриваются жилищные условия населения и основные элементы социальной инфраструктуры: здравоохранение и образование, положение которых в целом отражает динамику других составляющих уровня жизни, хотя и обнаруживает больший запас прочности. Однако качество образования и медицинского обслуживания населения в целом явно ухудшилось.

Статья посвящена приемам и основополагающим мировоззренческим предпосылкам современных литературоведческих и культурно-исторических концепций. Претендуя на решение принципиальных вопросов гуманитарного знания, представители субъективистстких направлений делают своим основным оружием аргументы от идеологии и тем самым по-своему преодолевают установки позитивизма. Однако идеологически ориентированная гуманитаристика невольно оказывается союзницей постмодернистской эпистемологии. Исследовательский "эгоизм", потребительские сверхзадачи, противопоставленные коллективному опыту науки, завоевывают свободное интеллектуальное пространство. И теперь личное мнение или личная вера ученого, свобода его совести значат больше, чем реальность источникового сознания. Сравниваются два противоположных подхода к истории культуры, "консервативный" либерально-атеистический. И в первом и во втором случае авторы рассматриваемых концепций ссылаются на свою личную позицию как на важный научный факт и теоретическую модель. Странным образом противоположности дополняют друг друга: литературоведение, абсолютизирующее неизменное, и культурология, гипостазирующая становление без становящегося (процесс), оказывают в равной мере разрушительное и дезорганизующее воздействие на современную гуманитарную науку. Эти крайности нуждаются не столько в "примирении", сколько в диалектическом и творческом преодолении, обновляющем синтезе.

Чем ближе новые президентские выборы, тем активнее различные политические силы начинают апеллировать к консервативным ценностям и традициям, зачастую вкладывая в понятие "консерватизм" то содержание, которое им выгодно в данный момент. В каждую конкретную эпоху и в каждой конкретной стране это понятие наполняется новым смыслом. Нет «чистых» и «нечистых» консерваторов, поскольку сами критерии «консервативности» различны, и бывший революционер и ниспровергатель может, придя к власти, превратиться в охранителя и державника. Русский консерватизм не похож на европейский или американский. Он парадоксален и неповторим. Он впитал в себя национальные традиции и вместе с тем пытался и пытается (хотя и робко) ответить на вызовы времени. Хотя на первый взгляд сегодняшняя политическая ситуация кажется стабильной, на самом деле она таит в себе непредсказуемое развитие событий, подобно тому как Россия периода "консервативной стабилизации" Александра III уже несла в себе три революции, опрокинувшие династию. Поэтому консерватизм в чистом виде (т.е. просто сохранение существующего положения вещей) не имеет никаких шансов в России, как и консерватизм, зовущий вернуться в «светлое вчера». Сегодняшняя мода на консерватизм, с одной стороны, уже вызвала дискуссии в среде историков, социологов и политологов, что само по себе позитивно, но, с другой стороны превратило само понятие консерватизма в нечто неопределенно расплывчатое. Все это заставляет нас задуматься о том, как соотносится исторический опыт применения в России консервативной идеологии с проблемами современного консерватизма.

В чем состоит главный опыт иракско-американской войны? Основополагающими становятся не уровень военных угроз, не нефтяные последствия и не антиамериканизм, а то, что внутрь того "дома", куда мы стремились (так называемого западного сообщества), войти теперь невозможно, т.к. фактически назревает война между США и Европой.. В настоящее время существуют три потенциальных центра сил: Китай, Европа (если ей удастся объединиться) и ислам (если ему удастся объединиться). Россия уже не сверхдержава и не центр сил. В результате распада СССР произошел крах мирового порядка, уничтожен альтернативный западный проект – коммунизм, – носителем которого был СССР. Уничтожение коммунизма было триумфом антизападных сил, которые теперь могут заняться разрушением и либерализма, и США под знаменем глобализма. Глобализм ликвидирует национальные суверенитеты и станет могильщиком европейской культуры. Хозяин глобализации – большой политический постмодерн: сначала власть скрытого мракобесия, а затем новый тип цивилизации – антицивилизация. От глобализации, может быть, выиграет ислам, а Россия в ней рухнет. Надо или иметь союзником ислам и бросать вызов Западу, или воевать с исламом и искать союзников на Западе. Война в Ираке – это способ, хоть и неадекватный, заткнуть дыры, через которые Восток проникает в Запад. Западному проекту нужны альтернативы, устремленные в будущее, иначе мир сгорит в ядерной войне или сгниет.

Эта часть статьи (продолжение предыдущей) охватывает период от 1833 г. до кануна Крымской войны. В отличие от многих историков автор рассматривает международные процессы в этот период как противоречивые и нелинейные. Он считает, что для европейского мира не было ничего рокового в цепочке событий, произошедших в 30-х и 40-х гг. XIX века. Ни восточные кризисы, ни революции на континенте не спровоцировали всеобщую войну, в то время как относительно второстепенный спор о "святых местах" в начале 1850-х гг. неожиданно вылился в большой европейский пожар. С точки зрения автора такое развитие событий скорее можно назвать загадкой истории, нежели логическим следствием предшествующих обстоятельств.

Есть нечто общее в метаморфозах и судьбах национальных идей крупных государств в XIX веке. Германская национальная идея как идея государственного национального объединения сложилась в годы освободительных войн против Наполеона 1813–1814 гг. И хотя она формировалась параллельно с развитием либерализма, и национальное единство осмысливалось как необходимое условие свободы, эпоха наполеоновской оккупации германских земель наложила на нее свой отпечаток: в германской национальной идее был изначально заложен «образ врага». С течением времени она приняла форму имперского шовинизма. Искаженная до неузнаваемости, в годы гитлеровской диктатуры германская национальная идея стала составной частью идеологии мирового господства и массового уничтожения. Для России и русских в XIX в. проблемы борьбы за независимость и национальное единство уже не существовало, однако поиски русской национальной идентичности составили важную часть идейных исканий на протяжении всего XIX в. Но если в первой половине столетия в дискуссиях западников и славянофилов речь шла главным образом о самостоятельности и самобытности русской культуры, то к концу столетия понимание национальной идентичности существенно изменилось, и особое развитие в России получили националистические идеи, с критикой которых выступил религиозный философ и поэт Владимир Соловьев. Истинная самобытность России, утверждал Соловьев, не может быть достигнута путем обособления от Запада, необходимо проникновение началами общечеловеческой христианской культуры и критическое отношение к своей общественной действительности. И только тогда можно принять деятельное и самостоятельное участие во всемирном ходе истории.

Американские представления о постсоветской России в последние десять лет изменялись от одной крайности к другой: от энтузиазма по поводу возможности ее мгновенной трансформации до пессимизма в отношении страны, которая не способна изменяться; от либерально-демократического универсалистского видения проблемы до прямого поношения самобытной незападной культуры; от оптимизма в отношении достижения высокого уровня международного сотрудничества до преувеличенных страхов перед российской оппозицией американской политике, а затем вновь к состоянию, близкому к эйфории по поводу союза против терроризма. С тем, чтобы преодолеть эти маятниковые колебания и стабилизировать американо-российские отношения, американцам необходимо избавиться от телеологических пророчеств российского будущего, а России следует избегать шагов, которые могут усилить негативные американские стереотипы.

Экономическая наука, пришедшая на смену «политэкономии развитого социализма», оказалась не намного ближе к реальной жизни реальных россиян в заводских цехах, в учреждениях, в больницах и поликлиниках (где так называемую «страховую медицину» приходится оплачивать по второму разу – в карман врачу, медсестре, больничному привратнику). Но экономисты предпочитают грубой реальности «официальные данные» (по которым на выборах у нас кандидаты - сплошь беднота), усредненные показатели и абстракции типа «рыночных реформ». Соответственно, повседневная экономика развивается сама по себе, а наука – сама по себе. Она не может дать ответ на простые вопросы, которые ставит перед человеком жизнь. Проблема в том, что в реальной жизни экономика неотделима от политики, то есть от волевых решений, принимаемых властными структурами в интересах определенных лиц, организаций и социальных групп. Авторы статьи показывают, что и нищета российского образования – следствие не какого-то абстрактного «недофинансирования» или «бюджетного дефицита», а сознательной политики, направленной на поддержку одних общественных групп за счет других, менее привилегированных. Например, за счет учителей.

80 лет назад российская социал-демократия, отмечая свой 25-летний юбилей, сделала первый шаг по пути мифологизации не только собственной, но и российской истории конца XIX – начала ХХ вв. Оба ее радикальных крыла – большевики и меньшевики, стоявшие некогда у истоков единой Российской социал-демократической партии, оформившись в самостоятельные партии попытались прежде всего очистить свои ряды от центристов и правых, и, обвинив друг друга в предательстве интересов рабочего класса и мировой революции, приписать именно себе особую роль в борьбе за социалистическое будущее России. Однако это не удалось никому из них. Ни РКП(б), хотя она была правящей партией, в руках которой находились государственные пропагандистские и карающие органы. Ни РСДРП, которая ушла в подполье, продолжив в новых условиях борьбу не только против крайностей большевизма, но и вероотступничества в собственных рядах, окончательно отказавшись тем самым от объединения в своих рядах всех тех течений российской социал-демократии, что выступали за проведение широко понимаемых демократических преобразований в стране, возможных, по их мнению, лишь после свержения большевистской диктатуры. Словом, первый юбилей российской социал-демократии оказался сорванным. Он показал, что объективным может быть лишь тот подход в раскрытии как ее истории, так и истории страны, который не будет заниматься перетягиванием каната, не будет переписывать собственных неудобных страниц в угоду временно господствующим представлениям.

Как уже сказывается и еще может сказаться в XXI в. наследие империй, рухнувших в ХХ в.? В чем проявляется разрыв многих прежних связей в мире и как может пойти установление новых? Как идет борьба бывших колониальных и зависимых стран за свое самоутверждение во всех сферах, от политических и культурных до военно-стратегических, вплоть до овладения самым современным оружием? На каких новых идейных течениях основываются эти стремления к самоутверждению? В каких формах выражается ностальгия по имперскому прошлому в бывших метрополиях? Каковы возможности к сотрудничеству между бывшими метрополиями и бывшими колониями? Вряд ли кто-либо может сейчас дать ответ на все эти вопросы. Но автор их ставит, настаивает на том, что они заслуживают самого пристального внимания, и высказывает свои соображения.

В годы после окончания холодной войны Украина ведет борьбу не только за свою политическую независимость, но за саму свою идентичность. Впрочем, составляющие украинской идентичности берут свои начала от несоизмеримых традиций: западничества и славянофильства. С другой стороны, политическая независимость для Украины является в основном формальностью, поскольку в экономическом и военном отношениях она оказывается в зависимости либо от России, либо от ЕС и НАТО. В настоящей статье утверждается, что Украине следовало бы использовать свои связи с Западом, чтобы стать мостом между западным и восточным образами жизни в рамках славянской и православной федерации, целью которой является единство народов, однако единство, неравное поглощению. Альтернативой этому пути оказывается экономическая эксплуатация православной и славянской культуры Украины, осуществляемая западными державами.

В статье подвергается сомнению способность Украины к подлинной, а не фиктивной независимости. Формирование украинской нации и Украины как национального организма осуществлялось на принципе противопоставления всему русскому, в силу чего украинская идеология изначально имеет антироссийский характер. Это обстоятельство, господство буржуазных отношений, отсутствие экономических предпосылок к самостоятельности, а также тот факт, что в настоящее время Россия не является самостоятельным полюсом силы и встраивается в западный мир с его системой ценностей, не оставляет для Украины альтернативного пути и толкает ее в орбиту Запада.

Украина занимает пограничное положение между Европой и Россией. Геополитическое положение определяло ее историческое развитие и является важнейшим фактором, формирующим современный внешнеполитический курс. Не являясь независимым государством до конца XX в, Украина была ареной геополитической борьбы между Россией и европейскими державами: Польшей, Австрией и Германией. После провозглашения независимости в 1991 г. Украина стала перед выбором пути: Европа или Россия? Эта дилемма не решена до конца и в настоящее время. В статье сделана попытка показать, что выбор в пользу интеграции с Россией отвечает национальным интересам Украины, и, напротив, выбор в пользу ЕС является губительным для государственного суверенитета и национальной идентичности Украины.

В настоящее время Украина оказалась на линии «цивилизационного разлома» между Востоком и Западом, Европой и Россией. Не только экономическая слабость России, но и отсутствие у нее какой-либо универсальной культурно-цивилизационной идеи в ближайшем будущем может стать одним из основных факторов ориентации Украины и других европейских государств постсоветского пространства на Европейский союз. В этих условиях отстоять свою «особую идентичность» и национально-культурную самобытность в рамках «третьего пути» или нового «движения неприсоединения» Украине будет чрезвычайно сложно.

Нельзя заставить Украину делать выбор между бездуховным Западом и духовным Востоком. Идеализации православной духовной культуры нет сегодня ни в России, ни на Украине. И еще труднее ее найти в царском прошлом. Вместо этого Украина должна реконструировать свою демократическую независимую культуру, основанную на собственных традициях казацкой автономии, Магдебургского права, оппозиции самодержавному централизму, православной автокефалии и христианской и народнической социальной морали. Отчасти успех России в преобразовании из деспотической империи в демократическое государство зависит от достижений Украины на этом пути.

В период наступающей глобализации национальная идентификация оказывается проблемой. Как можно говорить о строительстве собственной украинской цивилизации в эпоху, когда само явление цивилизации под сомнением? Чем может быть и что должно делать предполагаемое национальное государство в таком новом мире? Усилить «многовекторность» политики или стать своего рода мостом между Западом и Востоком? Но готова ли Украина к испытаниям на прочность, которые предъявляются к такому мосту? Автор уверен, что нет. Сила и России и Украины связана с творческой мощью освоенного поликультурного синтеза. Но в этом и слабость, т.к. плотно объединить такое общество может либо общий идеал, либо общий враг.

Статья посвящена источниковедению культуры, новому и логически необходимому направлению современной исторической науки. Автор определяет границы метода, обоснованного недавно (Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии. Трудный путь к очевидности. М., 2003). Принципы источниковедения культуры сопоставляются с методологическими установками французской исторической Школы «Анналов» и российского позитивизма. По мнению автора, ни одно из вышеперечисленных направлений не преодолело недостатки новейшей герменевтики. Последняя сосредоточивалась на проблеме бессознательного, исследовала коллективную психологию, но была зачастую равнодушна к пониманию источников. Предметом источниковедения культуры становится авторское присутствие в тексте, реальность авторского сознания и опыт прямых высказываний. Изучение явного сознания, непосредственной рефлексии субъектов исторического процесса впервые обретает свой специфичный метод.

Статья посвящена рассмотрению проблем развития государственной идеологии в XVII веке – последнем столетии существования Московского царства. Череда бурных событий, начатых Смутным временем, поставила перед государством и народом целый ряд сложных вопросов, от решения которых зависел весь дальнейший ход исторического развития России. Подобно многим другим державам, Российскому царству предстояло переосмыслить систему взаимоотношений между царем и народом и определиться в вопросе о том, какой должна быть власть: выборной или наследственной, ограниченной или абсолютной. Особую остроту получили взаимоотношения государства и церкви, преломившиеся в дальнейшей эволюции теорий «Москва – Третий Рим» и «Москва – Новый Иерусалим». Одним из коренных вопросов, стоявших перед российским обществом, была проблема отношения к возможности реформирования. Нелегкое, сопряженное с социальными взрывами и конфликтами, решение всех этих вопросов сделали XVII век в российской истории «столетием выбора».

1943 год явился годом перелома во Второй мировой войне. Государства фашистского блока утратили шансы на победу. На советско-германском фронте каток войны повернул с востока на запад. Ключевым событием стала Курская битва (5.04.43 г.–23.08.43 г.). О битве на Орловско-Курской дуге и ее последствиях написаны горы книг. Но, как правило, они освещают только военную сторону дела. Цель настоящей статьи – показать взаимосвязь нашей стратегии и политики в году, ставшем переломным, показать, как стратегические успехи Красной Армии на полях сражений (Курск, Днепр, Правобережная Украина) переплавлялись в политические победы (Тегеран) и как это изменило облик армии и облик СССР в мире.

В статье обозначены методологические подходы к исследованию проблемы, показано отношение СССР к Словацкому национальному восстанию в период его подготовки и конкретная помощь повстанцам во время их двухмесячной борьбы против оккупирующих Словакию сил вермахта. Понимание мотивов, которыми руководствовалась Москва, принимая те или иные решения, возможно лишь при рассмотрении их в контексте отношений внутри антигитлеровской коалиции в тот период, советско-чехословацких отношений того времени, военной стратегии СССР и его политических планов в регионе Центральной и Восточной Европы. Уяснив еще во время подготовки восстания, что оно не противоречит национально-государственным интересам Советского Союза, что в его организации активно участвуют коммунисты, что в нем заинтересовано чехословацкое эмигрантское правительство, советское руководство и лично И.В.Сталин приняли принципиальное решение о поддержке восстания. Союзники СССР по антигитлеровской коалиции не собирались оказывать повстанцам действенной помощи, считая это делом СССР, в зоне военных действий которого находилась Словакия. Советское военное командование с одобрения Сталина изменило военные планы Красной Армии, чтобы вступить во взаимодействие с восставшими частями словацкой армии и партизанами. СССР оказывал повстанцам посильную помощь оружием и боеприпасами, хотя полностью их заявки в силу разных причин удовлетворены не были.

Рецензии «народного эксперта Авесхана Македонского» появились в российских СМИ, связанных с образованием, во второй половине 90-х годов. Именно в это время провозглашенная Министерством образования РФ так называемая «вариативность» начинает приносить конкретные плоды, и в школу приходят такие учебники, которые просто невозможно рецензировать всерьез. Можно либо плакать, либо смеяться. Авесхан Македонский предпочитает второе (хотя это, конечно, смех сквозь слезы). А само его появление на свет связано с учебником А.П.Богданова «История России до петровских времен» (М, Дрофа, 1996). В этом учебнике школьникам предлагалась для изучения переписка никогда не существовавших «русских князей» Асана и Авесхана… с Александром Македонским. И таких учебников с 1996 года вышло немало. Они исправно получали гриф «рекомендовано Министерством образования». Каждый раз, когда министра на пресс-конференциях просят прокомментировать очередное «открытие» из очередного учебника, например, «любая пчела может стать трутнем», «мусульмане – язычники», «Древняя Греция была единым государством со столицей в Афинах», и т.д., и т.п., он объясняет, что виноваты неквалифицированные эксперты, недобросовестные авторы, издатели, кто угодно, только не он и не его чиновники. Хотя «рекомендует» или «допускает» именно министерство. Вопрос в том, почему оно рекомендует заведомую ахинею. Возможны два варианта ответа: 1. из-за невежества и профессиональной непригодности; 2. умышленно. Новая публикация Авесхана Македонского содержит ценную информацию для правильного ответа на поставленный вопрос.

В статье рассматривается едва ли не самый главный императив, определявший цели, методы и содержание внешней политики России на протяжении всей ее истории, – императив безопасности в традиционном смысле слова. Автор утверждает, что для Киевской Руси, Московии и, в меньшей степени, для Российской империи, геополитическая экспансия являлась вынужденным ответом на исходившие извне многочисленные угрозы самому существованию государства. Такой способ решения проблемы выживания сочетался с дипломатическими стратегиями, направленными на защиту национальных интересов России путем полноценного участия ее в системе международных отношений в Европе и Азии. Имперский механизм снабдил самодержавную власть наиболее эффективными материальными и моральными средствами реализации этих интересов во внешнеполитической сфере.

В статье сформулированы конкретные предложения, с которыми Россия могла бы выступить в ответ на расширение ЕС на восток. Автор полагает, что нашей внешней политике на европейском направлении следует быть более активной. Москва должна инициировать подписание ряда документов, которые бы регулировали отношения России и ЕС после расширения, и как ключевой документ – новый, более равноправный и глубокий договор о партнерстве и сотрудничестве с формулировками ясных перспектив и целей российско-европейского взаимодействия. При этом России следует исходить из того, что при всем желании и культурно-цивилизационной близости ей все же не суждено в обозримой перспективе стать членом Европейского Союза. Поэтому наиболее выгодной моделью отношений с ЕС является модель ЕС–США, где Россия может стать третьим равноправным игроком (разумеется, при условии выхода из нынешнего социально-экономического кризиса). Наши отношения с ЕС должны быть похожи на отношения двух купцов-соотечественников: ценности общие, но интересы конкурентные. ЕС выгоднее иметь на восточной границе преуспевающую и сильную Россию, чем "серую зону" нестабильности. Ведь если российское государство вдруг исчезнет, то непонятно, как и с кем на его территории европейцы будут взаимодействовать.

В заключительном разделе статьи речь идет об аксиоматических основаниях новой беспредпосылочной герменевтики исторических источников. Особенности предложенного метода становятся понятными при сопоставлении его аксиоматики с теоретическими положениями Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, А.С. Лаппо-Данилевского, Г.-Г. Гадамера и др. Предпосылки реконструкции первоначального смысла источников могут быть только общеметодологическими, но сама реконструкция не должна содержать ответов и не должна предвосхищать выводов конкретного исследования. Встреча с “чужим” сознанием всегда неожиданна. Кроме того, источниковедение культуры основывается на принципе дополнительности и не исключает творческого взаимодействия с другими методами, не ставит под сомнение саму возможность междисциплинарного синтеза.

В отзыве рассматривается проблема соотношения понимания человека иной культуры с пониманием этой культуры как целого. А.Л.Юрганов, по мнению автора отзыва, корректно выявляет изъяны в позициях своих предшественников, вполне оправданно критикует ряд подходов к проблеме признания чужой одушевленности. Автор отзыва помещает проблемы источниковедения культуры в широкий историографический контекст. В историческом познании мы стремимся пробиться от “материальных, объективных обнаружений” - исторических источников к культурным механизмам. М.Ф. Румянцева обращается к теоретическому наследию А.С. Лаппо-Данилевского и рассматривает его вклад в отечественную теорию исторического познания и культурно-исторических исследований.

Автор развернутой рецензии на статью А.Л. Юрганова рассматривает перспективы развития современной гуманитаристики и, в частности, исторической науки. М.Р. Майзульс уверен в том, что противопоставление двух направлений современной истории в сфере изучения культурных практик — исторической антропологии и исторической феноменологии — малоплодотворно. Единственный выход из сложившейся методологической коллизии — примирение двух точек зрения. История ментальностей и новая практика изучения прямых высказываний должны в будущем сосуществовать. В рецензии рассматриваются фундаментальные познавательные предпосылки такого заметного явления новоевропейской науки как Школа “Анналов”.

В реплике А.В. Каравашкин от своего лица подводит предварительный итог дискуссии. Автор считает, что очевидная разница позиций, отличающая участников полемики, не перечеркивает и заметной общности взглядов. В первую очередь это касается признания историко-феноменологического подхода, который лишь сейчас оформился как вполне самостоятельный научный метод. О перспективах исторической феноменологии можно будет говорить, лишь учитывая широкий историографический контекст Нового времени. Автор отзыва обращает внимание на такую актуальную проблему как соотношение структурно-семиотического метода и “беспредпосылочной герменевтики”, которую сторонники исторической феноменологии рассматривают как важнейшую составляющую источниковедения культуры. В отзыве содержатся и возражения некоторым оппонентам А.Л. Юрганова.

На основе малоизученных фрагментов эпистолярного наследия выдающегося американского дипломата и историка Джорджа Кеннана, а также ряда других материалов, в статье прослеживается эволюция восприятия этой незаурядной личностью сложных перипетий международной политики начиная с предвоенного кризиса 30-х гг. и кончая первыми признаками сближения между двумя сверхдержавами послевоенного мира в конце 50-х гг., насыщенных драматическими событиями и близостью военной конфронтации двух блоков. Непримиримый противник сталинизма и автор доктрины «сдерживания» коммунизма посредством критического переосмысления опыта «холодной войны» и собственного отношения к причинам ее возникновения и последствиям, Кеннан приходит к мысли о неоправданности и непродуктивности вывода о том, что всеобщая безопасность зиждется на избыточной враждебности к Советскому Союзу и сохранении гонки атомных вооружений. Интеллектуальная биография Джорджа Кеннана – пример неокончательности любых суждений о генезисе «холодной войны», научной несостоятельности рассмотрения ее вне исторического контекста, без учета всех для той или иной страны внутренних и международных факторов.

Представления о «своем» и «чужом» народе, отразившиеся в народных этиологических легендах, наглядно демонстрируют наиболее универсальные мотивы, присущие фольклорному образу «чужого» этноса. Это верования о «первичности» своего этноса, его изначальной «правильности», о «нечеловеческой» природе чужих, об их «звериной» сущности или об их связи с потусторонним миром. При этом базовой в системе «фольклорной этнологии» была и остается идея этноцентризма, при которой положительная оценка «своих» и негативная оценка «чужих» часто дается в категориях мифологического мышления. Яркой особенностью народных нарративов на темы этнической идентификации является не только их устойчивость (статья построена на материале разных временных пластов – от XIX в. до наших дней), но и органичная связь с «всемирной историей» в ее фольклорной интерпретации, объединяющей и сотворение мира, и события Ветхого и Нового Заветов, и мифологизированные исторические факты.

Статья А.Л.Юрганова – весьма интересное явление современной российской историографии. В то же время эта работа свидетельствует об особых трудностях, которые возникают у историков в связи с определением самого предмета истории культуры России. Кроме того, в статье затронут целый спектр общетеоретических положений большой важности. Ряд тезисов и суждений автора представляются, тем не менее, далеко не бесспорными. Это касается оценки историографической ситуации на Западе. Само понимание соотношения “сознательного” – “бессознательного” лишено привычной для российских исследователей жесткой определенности. Вместе с тем следует приветствовать то, что А.Л. Юрганов стремится к обновлению норм и правил академической работы.

И.Н. Ионов обращает внимание на актуальность обсуждаемой статьи, ее безусловную эвристическую ценность. Вместе с тем, по мнению автора отзыва, в рецензируемой работе феноменологический подход только постулируется и при этом не выражено отношение историка к широкому кругу современных вариантов феноменологии. Феноменологический подход к истории не сводится только к “беспредпосылочной герменевтике” текста. Необходимо иметь в виду герменевтику способов восприятия историка в связи с ценностными ориентирами исторической памяти общества.

Вопреки мнению, широко обсуждаемому в прессе, о том, что сегодняшнее обострение нестабильности в России сводится лишь к активной роли "кремлевских администраторов" и некоторых представителей государственных компаний, выстраивающих многоходовые комбинации для реализации своих целей, автор считает, что во многом это обострение – проекция разыгрывающихся в мире противоречий на Россию. Участники российского конфликта лишь фигуры в Большой шахматной игре. Особенность ситуации в мире – образование сильной коалиции, в которую входят противники Буша в Европе, исламском мире и дальней Азии. Эта коалиция объединилась с противниками Буша в Америке. На смену антиамериканским настроениям вообще приходит тенденция к выбору среди американских политических проектов мирового устройства такого, который устроил бы противников Буша. Этот проект – глобализация, власть транснациональных элит, размывание национальных государств. (За глобализацию выступает и ислам, выдвигающий свой, якобы "особый", ее проект). Цель и итог деятельности коалиции – слом проекта Модерн, проекта развития и становления каждого государства. Антибушевские силы велики, у них серьезная поддержка в России. Нити сегодняшней российской ситуации тянутся к элитам, участвующим в этом всемирном процессе. Цель российского конфликта – запуск нестабильности. Создание парламентской республики в России вполне может заинтересовать антибушевский альянс. Путин, который не пошел против Буша, альянсу не нужен.

В основе нынешней глобальной ситуации лежат фундаментальные, цивилизационные причины. Движение истории – смена ключевых ситуаций, имеющая внутренний смысл и целеполагание: расширение пространства человеческой свободы. Центральная революция мировой истории – переход от традиционных (языческих) систем к монотеизму, высшим выражением которого стало христианское мировоззрение, породившее богатство современной цивилизации. Христианское мировоззрение прописало себя в историческом тексте несколькими культурными версиями, доминирующей из которых на планете стала протестантская, на основе которой, в сущности, был сформирован современный мир и его североатлантический центр. ХХ век ознаменовался социокультурной революцией, выдвинувшей иную версию прочтения цивилизационного текста. Секуляризация, выступив как надконфессиональная форма христианского мировоззрения, создала культурную оболочку глобальных пропорций, вместившую в себя не только Ойкумену, но и планетарный Варваристан. Новый век характеризуется как полнотой географической (коммуникационной) просторности – нашедшей свое выражение в глобализации, так и высвобождением социально активной личности из-под господства авторитарных структур, выражением чего стала индивидуация – предельное состояние земной человеческой свободы. В итоге на планете параллельно ее административно-политической ипостаси выстраивается социальная конструкция глобальных пропорций, объединяющая трансграничные организованности – деятельную и динамичную среду Нового мира.

В статье анализируются глобальные и региональные факторы, обуславливавшие, с одной стороны, политику постсоветской России и Турции в Закавказье, с другой стороны, специфический характер реакции новообразованных государств на внешнее воздействие. Автор отмечает, что стратегия Москвы по отношению к Южному Кавказу эволюционировала от почти полной пассивности к осознанию своих геополитических (национальных) интересов в этом регионе, что соответствующим образом отразилось на конкретных действиях кремлевского руководства. Эволюция турецкой политики в определенном смысле шла в обратном направлении: от эйфории по поводу появившейся возможности заполнить собой образовавшийся «закавказский вакуум» к трезвой оценке перспектив противостояния растущему политическому и экономическому влиянию России. В результате сформировались общие контуры компромисса, в рамках которого становится реальным конструктивное партнерство Москвы и Анкары на Кавказе в настоящем и будущем.

В статье обобщаются итоги дискуссионных споров о тоталитаризме в Германии, Италии и СССР в историографии последних десятилетий, попыток провести ревизию истории. Особое внимание уделено работам западных специалистов, прежде всего немецких и итальянских историков, разработавших новые подходы в изучении фашизма и нацизма. Рассматриваются концепции историков-ревизионистов Эрнста Нольте, Ренцо де Феличе и др., ответ на них современных историков разных направлений. Дается краткая характеристика изучения тоталитаризма в отечественной исторической науке. Отражены споры о возможностях сопоставления существовавших в трех странах тоталитарных режимов. Делается вывод о необходимости продолжения полноценной дискуссии о преодолении тупиков прошлого и избавления общества от увечий антигуманного ХХ века.

Статья построена на подлинных архивных документах и снабжена комментарием, имеющим характер чрезвычайно бережного отношения к авторам писем – Церетели, Бургиной и Николаевскому. Анна Михайловна Бургина эмигрировала из большевистской России в 1922 г., была помощницей Бориса Ивановича Николаевского – видного деятеля российской социал-демократии, исследователя отечественной и европейской политической истории, основателя партийного архива РСДРП, знатока, собирателя и публикатора архивных документов. В конце 1923 г. Николаевский отправил Бургину в Париж, боясь, что шедшие на ее берлинский адрес нелегальные письма от членов Бюро ЦК ушедшей на родине в подполье меньшевистской партии, как-то могут сказаться на судьбе ее родных. По его просьбе известный российский политик и общественный деятель Ираклий Георгиевич Церетели взял ее к себе секретарем. С конца 30-х гг. она была бессменным ассистентом Николаевского. Так уж получилось, что их архивное наследие разбросано по многим зарубежным и отечественным архивам в Москве, Санкт-Петербурге, Тбилиси, Париже, Амстердаме, Вене, Нью-Йорке, Стэнфорде, Иерусалиме. Только сейчас, когда, наконец, появилась возможность собрать их воедино, раскрываются нам неизвестные раньше страницы их жизни.

Автор статьи предпринимает попытку реконструировать базовые элементы мифологии смерти, существовавшей в Московском государстве XV – XVII вв., и отвечает на ряд вопросов, которые обычно остаются вне поля зрения историков. Чем была смерть в культуре Средневековой Руси? Как объясняли ее причины и сроки прихода? Как древнерусский человек представлял себе переход в мир иной и загробное бытие души? Как он готовился к расставанию с земной юдолью? Как, в представлении средневекового человека, соотносился «частный» суд мытарств, ожидающий душу умершего сразу же за гробом, и Страшный суд, который уготован всему человечеству в конце времен? В Средние века мир мертвых и мир живых не были наглухо закрыты друг от друга. Души умерших могли являться живым, чтобы просить их о заступничестве, а живые не теряли надежду помочь своим умершим и верили в свою силу влиять на их загробную участь. В течение большей части русского Средневековья страх смерти и посмертного суда заглушался напряженным ожиданием последних времен, пришествия Антихриста и Страшного суда. Во второй половине XVII в. происходит постепенная смена эсхатологических моделей. Образ смерти становится все более устрашающим, в искусстве и церковной проповеди настойчиво утверждается мысль о тленности человеческой плоти и ужасе расставания человека с привычным ему миром. Происходит «индивидуализация смерти». Представления о смерти и загробном мире рассматриваются автором в контексте воззрений древнерусского человека на устройство Вселенной, человеческую природу и Божий промысел как движущую силу истории.

Представлена переписка между профессором Московского университета Владимиром Ивановичем Герье с его студентом Василием Васильевичем Розановым за тридцатилетний период (1886–1916). Далеко не заурядная личность В.И.Герье сейчас незаслуженно забыта, хотя его вклад в науку никто не может отрицать. Он блестящий автор монографий из истории Древнего Рима, средневековья, и Нового времени, которые до сих пор не устарели и читаются с незатухающим интересом. Герье – видный деятель на общественном и учебном поприще (организатор Высших женских курсов). В.В.Розанов более известен в истории литературы и философии конца XIX–начала ХХ вв. Это один из лидеров «нового религиозного сознания», учредитель нового жанра в литературе («опавшие листья»), который имел большое влияние на русских писателей. Сейчас книги Розанова широко переиздаются, ведется большая исследовательская работа над его творческим наследием. Актуальность переписки очевидна: на примере взаимоотношений преданного ученика и отзывчивого университетского наставника показана возможность духовной общности между людьми разных возрастов и положений.

Объединение олигархов и коммунистов не может родить какой-то новой осмысленной стратегии, поскольку и те и другие идеологически бесплодны. Опасность этого объединения, прежде всего, в том, что оно водружает на знамя деструктивные антигосударственные идеи. Уже в 1996 г. КПРФ пыталась денонсировать Беловежские соглашения, поставив под сомнение с точки зрения правовой легитимности Россию как правопреемника СССР. Распад СССР произошел вследствие конституционного конфедерализма (права наций на самоопределение), когда унитаристская диктатура перестала сдерживать беса конфедерализации. Сейчас и олигархи, и коммунисты, по сути, требуют для России конфедерализма. Механизм – превращение страны в парламентскую республику. В парламентскую модель немедленно будет внедрен конфедерализм и сепаратизм. Нынешние псевдоолигархи не имеют никакого отношения к реальной олигархии, которая понимает хотя бы "шкурную" цену власти, понимает, что государство для них – это статусная капитализация. Без адекватной государственной инфраструктуры никакие миллиардные состояния не защищены. Власть купить нельзя, ее надо завоевать. Сейчас страна измучена ожиданием, отчаянием и надеждой. Видимость застоя – это процессы, ушедшие на глубину, которые обязательно взорвутся новой энергией.

Соблюдение законности невозможно вне глубокой, нерепрессивной открытости. Репрессии способны похоронить в обществе всякую веру в правовое наказание. То, что сейчас происходит, — это пародия на 37-й год, которая несет в себе чистое разрушение, это джинн хаоса, выпущенный из бутылки. Этот хаос будет поглощать тех, кто его выпускает на волю. Развязанный процесс — это процесс передела собственности. В России не переломлен регресс, идет демодернизация. Нужна идеология, позволяющая выстроить отношения в элите и обществе.

Главной темой статьи является экспансия американской нации в западном направлении после Американской революции 1775–1783 гг. и сформулированные в разное время во второй половине XIX в. идеи, определяющие место США в мире, и направление, которым ей надлежит следовать с тем, чтобы выполнить историческое предназначение – осуществлять лидирующую роль в мире. Сторонники этих идей рассматривали экспансию США как подлинную революцию в мировой политике. Они решительно высказались в том смысле, что фактор границы (фронтир) не только предопределил движение Соединенных Штатов за пределы их географических границ, но и содействовал формированию национального характера американцев, судьбу всей страны. Согласно выработанным общим взглядам американцам следовало вести себя наступательно, создавая империю. В бизнесе и в коммерции они призваны подчинить своему влиянию другие континенты. Перед ними стоит историческая миссия добиться распространения «американской системы» по всему миру. Экспансия, согласно всем этим теориям, была абсолютно естественным движением, в котором были одинаково заинтересованы как сами американцы, так и другие народы, которым она несла ценности американской демократии.

Во второй части статьи автор продолжает исследование средневековой русской эсхатологии и пытается дать ответ на несколько взаимосвязанных вопросов. Как средневековый человек представлял себе устройство и географию загробного мира? Как изменились эти представления в XII – XVII вв.? С первых веков христианства церковные писатели задавались вопросом: где пребывают души умерших с момента разлучения с телом и вплоть до Страшного суда, который последует в конце времен. Чтобы ответить на этот вопрос, было разработано учение о «частном» загробном суде, на котором души умерших распределялись в ожидании окончательного воздаяния между раем и адом. В итоге в сознании верующих появился не один, а два суда, функции и смысл которых зачастую было трудно разделить. В течение большей части русского Средневековья страх смерти и посмертного суда заглушался в сознании верующих напряженным ожиданием последних времен, пришествия Антихриста и Страшного суда. Во второй половине XVII в. происходит постепенная смена эсхатологических моделей. Образ смерти становится все более устрашающим. К началу XVIII в. русская церковь постепенно приходит к убеждению, что Страшный суд, который был обещан в Евангелии и Апокалипсисе, состоится не скоро, и человек не может ни высчитать, ни знать сроки его прихода. Чтобы обрести спасение, благочестивый христианин должен всегда быть готовым к собственной смерти, думать о ней и страшиться ее. Смерть подменяет собой Страшный суд. На переходе от Средних веков к Новому времени происходит индивидуализация религиозного опыта, которая может свидетельствовать о глубоких переменах в недрах всей русской культуры и общественного сознания.

Статья построена на подлинных архивных документах и снабжена комментарием, имеющим характер чрезвычайно бережного отношения к авторам писем – Церетели, Бургиной и Николаевскому. Анна Михайловна Бургина эмигрировала из большевистской России в 1922 г., была помощницей Бориса Ивановича Николаевского – видного деятеля российской социал-демократии, исследователя отечественной и европейской политической истории, основателя партийного архива РСДРП, знатока, собирателя и публикатора архивных документов. В конце 1923 г. Николаевский отправил Бургину в Париж, боясь, что шедшие на ее берлинский адрес нелегальные письма от членов Бюро ЦК ушедшей на родине в подполье меньшевистской партии, как-то могут сказаться на судьбе ее родных. По его просьбе известный российский политик и общественный деятель Ираклий Георгиевич Церетели взял ее к себе секретарем. С конца 30-х гг. она была бессменным ассистентом Николаевского. Так уж получилось, что их архивное наследие разбросано по многим зарубежным и отечественным архивам в Москве, Санкт-Петербурге, Тбилиси, Париже, Амстердаме, Вене, Нью-Йорке, Стэнфорде, Иерусалиме. Только сейчас, когда, наконец, появилась возможность собрать их воедино, раскрываются нам неизвестные раньше страницы их жизни.

Автор статьи отмечает, что критерием доброкачественности философско-богословской мысли для отца Георгия Флоровского выступает верность не букве, но духу святоотеческого Предания. Художественный вкус, чувство стиля помогают ориентировать мысли в духовной сфере, но критерием Истины здесь может выступить только Божественное присутствие. Религиозный догмат понимается Флоровским не как некое формально-логическое определение, а как описание исторического события нисхождения Святого Духа на участников церковного собора.

Статья посвящена жизни и деятельности одной из самых крупных политических фигур советской истории В.М. Молотова. Он принадлежал к старой когорте революционеров-большевиков. Был замечен Лениным и выдвинут им на работу одним из секретарей ЦК партии. Затем он стал правой рукой Сталина в его борьбе за власть. После разгрома внутрипартийной оппозиции возглавил советское правительство, был также наркомом (министром) иностранных дел, в этом качестве вел переговоры, в частности, с Гитлером, Черчиллем и Рузвельтом. После смерти вождя и отца всех народов претендовал на первую роль в партии, но по ряду обстоятельств терпел неудачу за неудачей и был удален Хрущевым из высшего советского руководства, а затем и из партии.